В эти мгновения леди Эмили Кэрролл всей душой желала, чтобы отполированный до блеска паркетный пол разверзся под ее атласными туфельками, и она тотчас провалилась в геенну огненную, только бы не оставаться на балу леди Орман.
Эмили притаилась за пальмами и, прислонясь спиной к шелковым обоям, наблюдала за толпой сквозь длинные зеленые листья. Этот прием у леди Орман был событием сезона. Все, кто хоть что-то представлял собой, и даже несколько человек, проскользнувших исключительно при содействии лакеев, – все сегодня собрались в сверкающем зале. Тысячи свечей проливали свет на ослепительные шелковые наряды, шуршащие кружевные веера и отражались в блеске изысканных сапфиров и рубинов.
Одни гости кружились по гостиной, исполняя затейливые фигуры контрданса, другие наблюдали за танцующими по краям и в уголках комнаты, смеясь и весело болтая. Их голоса сливались в сплошную пронзительную какофонию, разобрать в которой хоть слово не представлялось возможным.
«Однако вряд ли это имеет значение, – думала Эмили, – вряд ли кто-нибудь на подобном светском собрании имел намерение вести серьезные разговоры». Все собрались здесь лишь с одной целью – показать себя, свою значимость и важность. Недаром их пригласила на бал сама леди Орман. Они истратили огромные деньги на портних, модисток и парикмахеров, чтобы, подобно сардинам в бочке, набиться в эту душную гостиную, где затопчут подолы шикарных платьев, опадут от жары завитые локоны, а от тщетных попыток перекричать друг друга заболит горло.
И ради чего? Ради сомнительного удовольствия лицезреть свои имена в газетах? «Мистер и миссис такие-то были замечены на приеме у леди Орман…»
Эмили вздохнула. Без сомнения, было множество возможностей не то что более приятного, но гораздо более полезного времяпрепровождения. Однако ее родителям и брату Роберту, похоже, все это очень нравилось.
Она стояла на цыпочках и сквозь листья пальмы наблюдала, как ее брат танцует со своей молодой женой Эйми. Они смеялись, кружась в танце, их лица светились от удовольствия. Надо заметить, Эйми любила бывать в свете, она была общительна и любезна, что было как нельзя кстати для Роба, только начавшего политическую карьеру. Они действительно составили замечательную пару, даже если бы старинный род Эйми и не имел бы значительного состояния. Во всяком случае, так говорили родители Эйми, граф и графиня Морби. Род Эйми, столь же древний, как и их собственный, и ее общительность стали хорошим вложением и отличным поводом для Роба выбрать невесту по собственному усмотрению. «Кроме того, – отмечали родители, бросая на Эмили косые взгляды, – Эмили непременно составит нашу удачу. Она просто обязана успешно выйти замуж!»
Правда, до сих пор Эмили была для них всех большим разочарованием без единого намека на то, что в ближайшее время она составит партию какому-нибудь титулованному или богатому жениху. Да и вообще хоть какому-нибудь жениху. А подходящая для этого пора тем временем уже подходила к концу.
Она бессознательно подняла руку и уже начала было нервно грызть ноготь большого пальца, как вдруг вспомнила, что на ней шелковые перчатки. Ее рука снова упала, сминая края вышитых серебром белых шелковых юбок. Ах, когда же, наконец, разверзнется этот ненавистный пол?
Непрекращающийся шум, жара и удушливый запах плавящихся свечей и разнообразных духов тяготили ее на протяжении всего вечера. Между тем уже совсем скоро ей придется покинуть свое маленькое убежище за пальмами и присоединиться к родителям. Те как раз планировали подыскать ей партнера на следующий танец. Так происходило каждый раз, на каждом балу – они пытались свести ее с богатыми лордами, и молодыми, прыщеватыми, и пожилыми, тучными. Родители восхваляли перед ними ее красоту и добродетель, пока сама Эмили стояла рядом, краснея от стыда.
