Пульс моего "Ангела"

В больничном сумраке, пропитанном тошнотворным запахом антисептиков и предчувствием беды, гулко разносились монотонные звуки медицинского оборудования. Каждый шаг в этом коридоре отзывался эхом обреченности для тех, кто отчаянно искал надежду на чудо, на спасение близкого человека. Но для меня, это был всего лишь ещё один день в стенах этого скорбного места, где я ежедневно сражался за чужие жизни.

Сирена скорой помощи пронзила ночную тишину, словно крик отчаяния. В приемный покой ввезли каталку с юной, хрупкой девушкой. Врачи и медсестры, принялись за работу, но ни один не мог оторвать взгляда от ее беззащитной фигуры.

В операционной, где царила стерильная тишина, прерываемая лишь мерным гулом аппарата ИВЛ и моим спокойным, но уверенным голосом, операция подходила к концу. Еще немного, и можно будет подзарядиться очередной кружкой крепкого черного кофе. Но в этот момент в операционную вошел мой ассистент, в замешательстве и тревогой в глазах.

– Александр Николаевич, поступила новая пациентка, ее состояние критическое. Она единственная выжившая в серьезной аварии. Требуется срочная консультация.

– Хорошо, я сейчас подойду, – ответил я, не отрывая взгляда от операционного поля. Я всегда старался не отвлекаться во время операций, но какое-то необъяснимое предчувствие заставило меня прервать работу.

Я быстро направился в приемное отделение, оставив ассистента завершать операцию. В коридоре стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь скрипом каталок и приглушенными голосами врачей. И вдруг я увидел ее. Она лежала на каталке, ее лицо было бледным и безмятежным, а глаза плотно закрыты. Растрепанные волосы обрамляли ее лицо, а на коже виднелись следы ссадин и ушибов. Даже находясь без сознания, она словно излучала боль и страх.

Я смотрел на ее лицо, на ее изящные черты, на хрупкую шею. В ней было что-то такое, что заставило меня остановиться и почувствовать необычайную тревогу, непреодолимое желание защитить ее от всего мира, обнять и согреть ее дрожащее тело.

В тот момент я еще не осознавал, что эта девушка, станет смыслом моей жизни, что я буду одержим мыслью о ее спасении, что ее боль станет моей болью.

– Что с ней? – перехватив карту пациентки начал листать записи ее мед карты

– Множественные переломы, черепно-мозговая травма, внутреннее кровотечение, – докладывал дежурный врач, его слова звучали как приговор. Я слушал его, но видел только ее. Видел разбитую куклу, которую нужно собрать заново, вдохнуть в нее жизнь. Ощущение дежавю накрыло меня с головой. Будто я уже переживал это, но не смог спасти. Невозможное чувство вины сдавило грудь, словно это я виновен в ее страданиях.

– Срочно готовьте операционную! Я буду оперировать! – Забыв обо всем, я отдал распоряжения, словно действуя в трансе. Каждое слово, каждое действие было продиктовано не разумом, а каким-то первобытным инстинктом защитника. Ее состояние ухудшалось с каждой минутой.

Я должен немедленно ее оперировать, но сначала мне нужно остудить голову, иначе я не смогу ей помочь, а только наврежу.

Врачебная хладнокровность, выработанная годами, дала трещину. Я отошел в сторону, прислонившись спиной к холодной стене. Закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Кто она? Почему ее беззащитность вызывает во мне такую ярость?

Операция прошла как в тумане. Каждый разрез, каждое движение были выверены до миллиметра. Я чувствовал ее боль, как свою собственную, и это заставляло меня работать еще быстрее, еще точнее. Часы тянулись бесконечно, но я не сдавался. Я боролся за ее жизнь, как за свою собственную. И когда, наконец, последние швы были наложены, я почувствовал, как силы покидают меня. Но я знал, что сделал все, что мог. Теперь все зависело от нее.