Роман стоял, прислонившись к захлопнувшейся за его спиной двери, и с ужасом смотрел на четверых здоровенных мужиков, которые, плотоядно ухмыляясь, оценивающе разглядывали его. Все четверо – голые по пояс, и их мощные торсы и руки богато украшены татуировкой.
В душном воздухе камеры повисла томительная пауза.
Наконец один из страшных обитателей пресс-хаты кашлянул и сказал:
– Ну, здорово, певец! Споешь нам?
Другой усмехнулся и добавил:
– Он и споет и спляшет, бля буду.
А третий осмотрел Романа и нежным голосом произнес нараспев:
– А ласковые песни у тебя есть?
Четвертый молчал, но зато в руке у него была раскрытая опасная бритва, лезвием которой он небрежно постукивал по ладони.
– Он даже не хочет с нами поздороваться, – обиженно сказал первый, на груди которого, к великому удивлению Романа, был выколот портрет Элиса Купера[1], оскалившего длинные вампирские клыки.
– Нехорошо, – согласился второй, с разъяренной коброй на правом предплечье. – Невежливо это…
– Слушай, певец, – низким хриплым голосом произнес обладатель бритвы, – обычно мы не разговариваем с теми, кто сюда попадает, но для тебя сделаем исключение. Ты не подумай, что мы плохие ребята, просто работа у нас такая.
– Ага! – засмеялся Элис Купер. – Ничего личного, это только бизнес!
В этот момент бандит, на руке которого была изображена змея в боевой стойке, резко поднялся с койки и, в два прыжка подскочив к Роману, оперся могучими руками о дверь по обе стороны от головы Романа.
Роману захотелось закрыть глаза, но усилием воли он заставил себя не мигая смотреть в маленькие зрачки бандита, уставившегося на него.
– Мы тебя не убьем, – тихо сказал бандит, – такого заказа не было.
– А какой был? – спросил Роман, не отводя взгляда.
Он почувствовал, как от диафрагмы поднимается адреналиновая волна, и дикий страх, который охватил его в первую минуту, превращается в злость. То, что его не убьют, было ясно и так, но…
А вдруг покалечат?
Руки…
А если ударят по горлу, и Роман не сможет больше петь?
Лысый сказал, что его не будут опускать. А зачем тогда здесь этот накачанный педик, который смотрит на Романа с таким вожделением?
Тут адреналин дошел до ушей, и Роману стало все равно.
– Я не слышал ответа, – сказал Роман и приготовился ко всему.
Кобра удивился и оглянулся на остальных.
– Кто-то что-то сказал или мне послышалось? – риторически спросил он.
Роман уже знал, что последует дальше.
Обычный прием – отвернуться и затем неожиданно ударить.
И когда каменный кулак Кобры рванулся к его животу, Роман движением тореадора убрал торс в сторону.
Хруст кости и лязг железной двери прозвучали одновременно.
– Ай, блядь! – заорал Кобра, тряся рукой в воздухе. – Сука! Убью гада!
– Не убьешь, – сказал Роман, внимательно следя за согнувшимся от боли Коброй, – заказа такого не было.
– Урою пидараса! – вопил Кобра. – Покалечу, порву!
Остальные трое сидели на койках не двигаясь.
– А певец-то наш ловкий оказался, – сказал Элис Купер почти одобрительно, – это даже интересно, но только сначала. А потом, когда он будет валяться на полу, весь в кровище, и говно из жопы полезет… Знаешь, певец, от чего это бывает? Мышцы расслабляются и не держат ничего. Вот так… И обосрешься, и обоссышься, и проблюешься. Понял?
– Понял, – кивнул Роман. – Ну так за чем же дело стало? Давай начинай, не тяни Муму!
– А это уж мне решать, – усмехнулся Элис Купер. – Когда будет нужно, тогда и начнем. Нам тут, понимаешь, поговорить не с кем. А какой из тебя собеседник будет потом? Слышь, Валуй, сядь на место.
Кобра, оказавшийся Валуем, хмуро посмотрел на Элиса Купера и, сделав угрожающее движение в сторону Романа, прошел к своей койке. Опустившись на нее, он с болезненной гримасой распрямил окровавленные пальцы и, посмотрев на них, сказал:
