Серега в жизни б не объяснил, кой шут его понес на выставку этих
самых пер-рафаэлистов. Ведь переться в музей в будний день лишь от
того, что странное словцо чему-то цепануло – дурное дело. Но такая
уж вышла байда: Сереге нежданчиком привалило свободного времени,
квасить было рановато, возвращаться в офис – влом, и он рванул в
музей танком, прямо на красный свет, так ему вожжа под хвост
попала. Вызнавать, что за перерафаэлиты там большими буквами на
баннере в музей заманивают.
Разобраться оказалось – говно вопрос, купил брошюрку о выставке,
полистал и понял. Очередные ребята с выебонами, которые покажут,
как надо, окружающим, которые ни фига не понимают в жизни и
искусстве. Вряд ли такие уж крутые, но раз Серега сюда приперся, не
убегать же было, как черт от ладана, так что он пошел на выставку.
Ну картины были как картины. Большие, с детальками, но не
модернизм, нет. Модернизм он любил, красиво же. А тут странно –
вроде реализм, но какой-то будто вывернутый. Серега не въезжал,
очевидно.
А еще тут была одна и та же баба на нескольких картинах сразу,
то ли авторы в нее втюрились поголовно, то ли денег на другую
модель не нашли. Но про бабу в брошюре не писали.
– Это Джейн Берден, – неожиданно услышал он звонкий девичий
голос. Сереге сперва показалось, что у него кукушка поехала и ему
голоса в голове на вопросы про бабу отвечают, но потом он
развернулся и увидел стоящую позади себя девицу и еще двух теток
постарше, которым она выдавала ликбез. – Прерафаэлиты искали новый
идеал женской красоты, точнее, новый старый – близкий к тому,
который существовал во времена Средневековья и раннего Возрождения.
Разумеется, нужный типаж найти было не так просто. Ну и, помимо
прочего, они, конечно же, отдавали дань культу Прекрасной дамы.
Поэтому натурщицы, их музы, кочуют из картины в картину, причем
одну и ту же женщину писали разные художники...
Девица была невысокая и стройненькая, хотя фигура была на месте
и спереди, и сзади. Ладная. Говорила, сцепив ладошки перед грудью,
как стишок на утреннике с табуретки читала. И то и дело встряхивала
головой, смахивая падающую на глаз челку темно-шоколадного цвета. А
волосы были собраны в хвостик, и у Сереги аж руки зачесались
схватить его, такой нагло-завлекательный, и лицом к себе повернуть,
чтоб глаза увидеть. Очень ему было надо ее глаза. Офигеть как.
– Вы экскурсовод, да? – спросила одна из теток, в
розовато-лиловом костюмчике с невыносимо пошлой рюшечкой на талии.
Смотрелась она в нем как сарделька в кружевах. Зато вопрос был что
надо. Если экскурсовод, то девицу трудно тут не найти, в музее-то.
Было бы удобно.
– Только мы за экскурсию не платили, – испугалась вторая, одетая
попристойнее, в синее платье. Дурная. Будто экскурсии так вот
навязывают.
– Нет, что вы! Вовсе не экскурсовод, – тут же смущенно возразила
девица, замахав на теток руками как ветряк. – Просто вы спросили, а
я знаю, кто это, так получилось... Я искусствовед. Если вам
интересно, я еще расскажу. Джейн была довольно примечательной
личностью!
Серега тут же шагнул к ним, как буксиром за яйца притянутый. И,
пионерски подняв руку, вылез со своим:
– Мне интересно! – а после язык за зубы спрятал, чтоб не ляпнуть
чего лишнего, ведь такие милые и скромные барышни таких, как он,
мужиков хуже черта пугаются.
– Правда интересно? – девица развернулась и уставилась прямо на
него, как Ленин на буржуазию. Наклонив голову набок, будто
прикидывала, могут ли типы навроде Сереги вообще интересоваться
прерафаэлистами. А глаза у нее оказались темно-серые, как
предгрозовая туча. И с длиннющими ресницами. – Джейн была
простолюдинкой, дочерью конюха, из бедной семьи, ее мать не умела
писать и читать. Но после того, как стала натурщицей у
прерафаэлитов, занялась самообразованием – и в итоге стала одной из
самых блестящих дам тогдашнего высшего общества. Предполагают, что
именно Джейн послужила прототипом Элизы Дулитл в «Пигмалионе»
Бернарда Шоу. Вы читали? – она обвела взглядом всех собравшихся, и
Серегу, и теток, очаровательно вздернув брови.
