Через узкую смотровую щель шлема топфхельма[1] было видно лишь узкую полоску голубого неба с одиночными далекими облаками и зеленые отроги горы Фавор, окутанные полуденным маревом. Хотелось скинуть шлем и во все глаза смотреть на эту гору и полной грудью вдыхать воздух этих мест, где произошло Преображение Христа. Но вершину Фавора уже много лет венчала крепость, построенная Саладином, а на равнине, перед горой, стояла двадцатитысячная армия сарацин, и потому религиозный экстаз Генриха фон Лотрингена графа Штернберга сменили возмущение и гнев.
За два месяца, что граф пробыл в Святой земле, он впервые участвовал в таком крупном военном деле, как осада крепости Фавор. Грабительские рейды крестоносцев в Верхней Галилее и Наблузской области, когда сарацины в страхе отступали перед огромной армией воинов Христа, кроме богатой добычи и нескончаемых толп пленных местных жителей, не приносили той славы, которой жаждал молодой Генрих фон Штернберг.
За двадцать шесть лет жизни ему много раз приходилось участвовать в междоусобных стычках, турнирах и дуэлях, но в бою, где сходятся тысячи против тысяч, чтобы помериться ненавистью и силой, ему еще не приходилось никогда. И как только по Европе разнеслась весть о новом крестовом походе, Штернберг не раздумывал. Сражаться против арабов в священной войне было его мечтой с детства, подогреваемой рассказами отца о его участии в крестовом походе вместе с императором Фридрихом Барбароссой. И когда, согласно постановлению Латеранского собора, летом 1217 года христианское воинство со всех концов Европы обратило свой взор и стопы на Восток, Штернберг вместе с братом и несколькими друзьями влился в этот могучий железный поток и с армией прославленного австрийского герцога Леопольда VI прибыл в Палестину.
Солнце, словно огонь сковороду, разогревало рыцарские доспехи, и граф чувствовал, как струйки пота бегут по его спине и животу, дышать через маленькие отверстия в шлеме становилось все труднее, и он с нетерпением ждал, когда дадут сигнал к атаке. Но пока Иерусалимский патриарх Рауль де Меранкур ехал на коне перед фронтом христиан, благословляя их небольшим ковчежцем, украшенным драгоценными камнями, в котором хранилась частица Честного Креста. Когда несколько дней назад патриарх привез в лагерь крестоносцев эту реликвию, брат Штернберга – Конрад фон Лотринген – иронизировал, как все удивляются чудесному спасению частицы Креста после поражения христиан при Хаттине, вместо того чтобы удивляться тому, как кусочек дерева сохранился со времен Христа.
Слушая благословения, граф созерцал армию противника.
Такого большого количества сарацин он еще никогда не видел. Расстояние до них было не менее трех полетов стрелы, но графу в смотровую щель казалось, что намного дальше. Впереди находилась конница, пестревшая разукрашенными арабесками круглыми щитами и флагами с полумесяцем. Граф предполагал, что за первой линией конницы, которую и было видно, стоит еще конница, глубиной в несколько колонн. А за конницей – пехота.
Штернберг пытался высмотреть, где же находятся военачальники вражеского войска. Граф очень хотел встретиться в бою с одним из этих эмиров и убить его. В детстве он думал, что если, даст Бог, представится случай, он первым понесется на врага, увлекая соратников за собой, первым врубится в ряды противника, непременно схватится с вражеским военачальником и убьет его, заслужив неувядающую славу. Теперь был именно такой шанс. Но воспоминание о детской фантазии вызвало у графа лишь презрительную усмешку. В фантазиях все было просто. Но в жизни оказалось иначе. Штернберг не хотел себе признаваться и гнал от себя любой намек на мысль о том, что страх закрадывается в его сердце, но это было так.
