Пролог
Тан
Во Внуково их доставила авиакомпания Pegasus Airlines, обычнейшим рейсом Стамбул – Москва. Они прилетели без багажа – родители и двое взрослых детей, все поразительно непохожие друг на друга.
Мать из тех женщин, которых уже с подросткового возраста можно описать обидно-ёмким словом «тётка»: плотная, бесформенная, перевалистая с ноги на ногу, со скандальными складками вокруг губ и цепким, приметливым взглядом. Синее платье, длинное, в пол, из хорошей шерсти, никак не хотело гармонировать с хозяйкой и казалось снятым с совершенно другой женщины.
Определённо в качестве трофея.
Отец – мужчина лет пятидесяти, втиснувший крупное тело в тесноватые джинсы и кожаную куртку. Сильный, крепкий, но с нездоровой жёлтой кожей и мутновато-горячечным взглядом. Он впечатывал каждый свой шаг в пол с силой, словно всякий раз рассчитывал, что пол окажется чуть ниже. И прижимал правую руку к нагрудному карману куртки, в котором что-то копошилось.
Его сын всё косился на этот карман и мимовольно подбирался, точно готовился к прыжку.
Дочь – невероятно худая девица лет тридцати или чуть старше, так туго затянутая в леггинсы и плотную майку, что можно пересчитать все её позвонки и рёбра. Даже на груди. Волосы – буйство разноцветных афрокосичек, брови широкие и почти бесцветные, глаза большие, чёрные, чуточку раскосые. Высокие скулы, впалые щёки, крупный бледный рот – лицо голодное и при том отмеченное печатью сложноуловимой утончённости. Безостановочно вертя головой, девушка колола презрительным взглядом других девушек и женщин, людских и морянских, и придушенно-свистяще шептала: «Корова! Ещё одна корова!». Тёплая куртка, подготовленная для ноябрьской Москвы, была обвязана рукавами вокруг лямки объёмного рюкзака, который худосочная девица несла с удивительной лёгкостью и на который всё время натыкался её брат.
Девушка уколола взглядом очередную женщину, проносимую мимо пассажиропотоком, громко прошипела: «Ну и корова!», снова стала вертеть головой, сбившись с шага, а её брат в третий раз наткнулся на рюкзак. Не говоря ни слова, рванул лямку с плеча сестры, и та с ойканьем крутанулась вокруг собственной оси. Брат сунул ей рюкзак со спокойным «В руках неси, ага», получил в ответ недовольное: «Ну Та-ан!».
Тан не походил ни на мать, ни на отца, ни на старшую сестру. Длинный каскад красно-рыжих волос – подумать бы, что крашеных, слишком уж яркий цвет, да и кожа – не то загорелая, не то просто смугловатая, какой не бывает у рыжих. Но брови и ресницы у него рыже-бронзовые. Лицо притягательно не то бесшабашной весёлостью в красивых чертах, не то какой-то неясной угрозой – не злость, не агрессия, но неуловимая тревожащая мощь. В мочке левого уха две серёжки – коготки-гвоздики. В пластичности движений, которой нет у остального семейства, сквозит сдерживаемый напор, энергичность, полнота жизни.
Пока толпа пассажиров двигалась на паспортный контроль, мать семейства всё зыркала вокруг, точно примеряясь, с чего б затеять свару, а потом вдруг неожиданно ловко цапнула паспорт из кармана мужчины, которого несла мимо толпа. Тот ничего не заметил, а за ним в кильватере протащилась женщина с недовольно поджатыми губами. Мать семейства ухмыльнулась и вырвала из паспорта первую страницу.
Громко хихикнула её дочь, наклонила голову – буйство разноцветных афрокосичек, завозилась в поисках смартфона. Одобрительно гыгыкнул отец семейства, поскрёб затылок длинными ногтями с траурными «улыбками», в последний быстро огляделся вокруг и наконец вытащил из нагрудного кармана жилетки взъерошенного крысёнка в мокнущих язвочках.
– Па-ап, – простонал сын.
Тот осклабился.
– Чего ещё «пап»? Ты своё дело делай, сучёныш.
