Прошлое у каждого свое. Я помню себя с двух лет. Стояла глубокая осень. Снега еще не было. Дни серые, мрачные, а вечером и ночью так темно, хоть глаза выколи.
Однажды я, отец Александр Иванович и мать Любовь Николаевна поздно возвращались из гостей домой – были у бабушки Веры Борисовны и дедушки Ивана Павловича.
Что меня удивило: все небо было охвачено красными сполохами. В селе часто случались пожары. Возможно, где-то горел дом. Я сидел у отца на руках, крутился, задирал вверх голову, что-то кричал.
В три, четыре года или даже в пять такого уже произойти не могло. Мой отец перестал меня брать на руки и матери строго-настрого запретил.
Мой друг Женя Фоков помнит себя с того момента, когда вдруг полюбил Наташу Кустину, нашу одноклассницу. А сама Кустина, когда я попытался расспросить у нее, что она помнит из детства, задумалась и, пожав плечами, сказала: «Ну, знаешь, Юра, я на интимные вопросы не отвечаю», – странно, уж не мой ли поцелуй тому причиной.
В три года я был самостоятельным человеком. Отец так и сказал:
– Знаешь мать, мальчик у нас уже большой. Без надобности – недопекай его. – Мать – не допекала. Я осваивал окружающий мир: вначале долго топтался возле дома, затем вышел за ворота на улицу. Время тогда было спокойное. К тому же село – не город.
Здесь все друг друга знали. Малышу каждый приходил на помощь. Соседка баба Паша однажды, забежав по делам к матери, сообщила:
– Люба, вчера твоего сорванца видела. Важно так ступает. Я спросила его: «Юра, куда это ты?» – «Гулять иду!»– сказал и пошел.
– Это он ходил к бабушке и дедушке, – ответила ей мать.
Вера Борисовна и Иван Павлович – родители моего отца жили на краю улицы в небольшом деревянном домике. Добраться до них мне маленькому мальчику было нелегко. Меня многое вокруг интересовало, и я отвлекался.
Дедушка часто отсутствовал – пропадал на работе: клал печи. Он был хорошим печником и его приглашали даже в дальние села. Меня встречала бабушка у калитки или на пороге дома. Она любила гладить меня по головке и приговаривать:
– Юра, как бы я хотела дожить до того времени, когда ты женишься. – Бабушка тяжело болела и боялась умереть. У нее была водянка.
Я, не сознавая важности слов Веры Борисовны, привел к ней однажды в дом девочку и сказал:
– Баба, смотри – это вот моя невеста. Я на ней скоро женюсь!
Вера Борисовна долго смеялась, даже прослезилась.
Со своей невестой я познакомился случайно. В тот день мать выпроводила меня на улицу: я путался у нее под ногами и мешал полоть гряды. Ноги понесли меня вначале до угла – начала другой улицы, соседней, а там неожиданно остановились – я заинтересовался трактором. Мне приходилось видеть трактора, но этот стоял ни где-нибудь, а у дома бабы Мани, которая умерла. Ее сын приезжал на похороны, побыл и уехал. Долгое время в доме никто не жил. Он стоял с заколоченными окнами, а тут они были открыты настежь, и из печной трубы струйкой поднимался в чистое летнее небо дым.
К трактору была прицеплена телега, а в ней прыгала девочка.
– Эй, ты кто такая? – крикнул я ей.
– Ната!– ответила девочка и вызывающе посмотрела на меня. Я не сплоховал и тут же спросил:
– Что это еще за Ната?
– Ну, Наташа!
– Меня можешь звать Юркой, – откликнулся я.
– Залезай в телегу, поиграем! – пригласила Ната.
Меня не пришлось долго упрашивать. Я тут же полез вверх и перевалившись через борт телеги упал на ворох мягкой соломы. Ее было много, и мы не один час бесились: бегали, прыгали, кувыркались до тех пор, пока мать Наты Нина Васильевна не позвала девочку обедать.
Я часто приходил к Наташе. Она также чуть, что бежала ко мне. Нам нравилось проводить время вместе. Больше всего мы любили играть в тракторной телеге. Она всегда по вечерам стояла у дома бабы Мани.
