Когда произносится слово «ребенок», у меня почему-то ассоциации всегда с мальчиком, хотя да, понимаю, ребенок – это нечто общее, девочка все-таки тоже в какой-то степени ребенок, хоть и не совсем, да.
Изаэль весело показала мне язык, еще остроконечнее и длиннее, чем ее уши, но такой же фигурно вырезанный, с милой ложбинкой посредине, и даже сделала его умильной трубочкой.
– Останешься мужем Гелионтэль, – прощебетала она ехидно, – навеки!
– Брехня, – сказал я, – пока не родится мальчик!
Она фыркнула.
– Да? И не мечтай!.. У нас рожают раз в сто лет. Если вообще очень сильно повезет насчет второго раза.
Я пробормотал:
– Это что, вы от галапагосских черепах, что ли?.. Ну я даю, ну я орел… Хотя вообще-то я ж не черепах? Может быть, мои дурные гены поборют ваши мудрые. В жизни дурак всегда побеждает, не знали?.. Эх, не видели, кто в правительстве… В общем, я ради друга Астральмэля должен хоть из кожи вылезти, но постараться насчет наследника мужеского пола, звания и титула.
Она мило опустила громадные ресницы, пряча смех. Вообще-то меня не пугает перспектива остаться вечным мужем прекрасной эльфийки. В этом мире мужчины гибнут часто, потому даже церковь разрешает разные варианты тетравленда, хотя и не поощряет, как было после великой чумы, когда нужно было просто спасать население Европы.
Вошел сэр Вайтхолд, собранный и чопорный. На пороге застыл только на мгновение, но, настоящий аристократ, вежливо и с достоинством поклонился даме. Я восхитился, с каким хладнокровием и воспитанием высокорожденного не замечает ни ее громадных дивных глаз с ресницами в ладонь, ни торчащих розовых ушей.
– Ваша светлость, – произнес он ровным голосом, – ужинать будете в зале или… в виде исключения?
– В виде, – ответил я. – Я чавкаю, знаете ли. И не хочу сдерживаться. Это портит удовольствие.
– Хорошо, – сказал он. – Я распоряжусь.
Он направился к двери, а там вдруг повернулся так резко, что Изаэль, как догадываюсь по шороху, едва не выскочила от испуга в окно.
Взгляд его снова направлен только на меня, но с такого расстояния точно держит в поле зрения и прекрасную эльфийку.
– На двоих?
Я кивнул.
– Да, а то она все у меня пожрет. Хоть и маленькая, но прожорливая.
– Что-нибудь, – проговорил он с сомнением, – не простое?
Я посмотрел с любопытством на него, на замершую в божественном испуге эльфийку.
– А спросите, сэр Вайтхолд, у нее лично.
Он отвесил совсем уж учтивый поклон гостье:
– Леди… вам что-нибудь специальное подать?
Напряжение и страх еще не оставляли ее. Но она превозмогла себя и ответила чистым высоким голосом, как птичка, научившаяся говорить по-человечески:
– Да… если можно.
– Что? – спросил он и, видя ее непонимающий взгляд, пояснил: – Нашу еду или что-то особое? Жареных птичек или сушеных червячков, например?.. Можно мучных червей…
Она явно струсила, но отважно пропищала:
– Мне достаточно хрюктов.
Он сказал с облегчением:
– Сейчас все будет, благородная… гм, леди.
Она не сдвигалась с места, глаза огромные, будто все еще не верит, что это происходит в самом деле, у нее что-то вежливо спрашивают, а не бросаются с кулаками.
В комнату начали входить слуги, тихие и молчаливые, перекладывали с подносов на стол блюда с крупными гроздьями роскошного винограда, сочные краснобокие яблоки, груши, в отдельных вазочках клубника, земляника, черника, черная и красная смородина.
На застывшую эльфийку поглядывали с жадным любопытством, уходили чуть ли не на цыпочках.
Когда за последним закрылась неслышно дверь, я сказал весело:
– Ну что? Не съели?
Она с трудом перевела дух, но с самым независимым видом пожала узкими плечиками:
– Подумаешь! Это потому, что я твоя гостья, а тебя все боятся. А так бы палками забили.
