Рим на Земле. Ненаучная фантастика в области литературы

(21)

А что расскажу тебе я в создавшейся ситуации? Не скрою, лекарство под названием «Nocturno» стимулирует меня писать. О Москве, Крылатском, «дипломатическом» районе, Чертаново, где были курсы по подготовке в иняз… Пьяная от таблеток, которыми лечила решение об эмиграции, я проскочила диеты, курсы, экономические предотъездные микромахинации по защите от квартирных воров при условии их (воров) попадания внутрь квартиры – смех сквозь слёзы и слёзы – мне тогда везло. Позвонила тебе, что вылетаю в Израиль, и купила золотистую зажигалку на память. 50 рублей были хорошими для меня деньгами, могла купить, допустим, хорошие туфли…

Я любила тебя на всю жизнь и хотела плакать, задаваясь вопросом, заправишь ты эту зажигалку потом или выбросишь. Мама ушла по делам, подсунув мне «Раковый корпус» Солженицына. И я позвонила тебе с опозданием. Причём тут методика астролога Сениуса?

Я просила у тебя аудиенции, я молча взяла бы у тебя «Столичную» сигарету (я не курила тогда) и ушла.

Потом я наплела тебе, что поехала в Израиль на две недели, вернулась… Ты «посеял» меня в Москве. Потом думали, сколько стоило позвонить из Хайфы в Москву часа на два… Как много ты рассказывал, что теряешь друзей, мне, своему биографу.

Фраза «разговор обо всём на свете» как бы предусматривает увлечённость, то, что «стороны» не могут наговориться. Этого-то не было, с его стороны, но говорили мы, как стало понятно по прошествии лет, обо всём на свете.

В незапамятные те времена определённый культурный уровень предоставлял возможность болтать о мирах.

Смею верить, я доставала этот уровень.

Я звонила и спрашивала: в каком случае по старой русской орфографии писалось «миръ», а в каком – «мiръ»? Что такое тавтология? Что такое скальды?

Это был единственный русский поэт, на которого мне не хватало русского языка.

Который курил «Пэлл-Мэлл» и «Парламент» и не мог курить «Ротманс» – это были (уже в Израиле) мои любимые сигареты. Который тогда в Москве собирался менять семинар, уходить от Анатолия Виноградова, т. к. тот путал фамилии.

У которого в подперестроечные времена был видик – редкость. На последних партах в старших классах все сидели пьяные.

Однажды я прочитала в каком-то юношеском журнале статью об ЛСД. И заявила с умным видом по телефону: «Когда человек колет ЛСД…».

Речь шла о видении звуков и Набокове…

«ЛСД не колют, – сказал Д. Н., – его на сахар капают».

А коробок анаши стоил 50 рублей.

А футболка на фотографии в «Вечерней Москве» была красной.

Но зато о рассказе Набокова «Условные знаки» – это я принесла новость на хвосте.

Это была единственная новость.

…Я сняла с себя кожу, вынула душу и оставила зажигалку в телефонной будке по дороге в Шереметьево.

Просила ведь папу пожелать мне вернуться в Россию. Не пожелал ничего, боялся за меня.

А я буду писать книгу в дурдомовской пустой столовой. О Денисе Новикове. Мне всё равно.

Новый день в дурдоме. Оказывается, тот старик не женится на своей молодой подруге – а просто так. Её отец – водитель такси – сутенёр, мать – проститутка, а как может быть иначе, гм? А она – подруга – украла у него – жениха – 250 шекелей. «Жениху» под 70, он толст до ужаса.

Расстояние до этого всего – в парсеках. Гремят уборщицы, я курю последние сигареты… Там, в Москве, может быть, ты бы меня отправил покупать сигареты.

(22)

В психушке есть ещё Сапир.

Я себе представляю, что творилось во ВНИИ НП в «сталинское время». И тебе – «надо», и тебе – «нельзя», и тебе…