…Во спасение умертвите же в себе всё, что ещё принадлежит к греховной природе: разврат, безнравственность, страсть, дурные желания и алчность! И если не отступитесь вы от пути грешного, то как для неверующих бог века сего ослепит окончательно умы. И для всех них не воссияет свет благовествования о славе Христа, который есть Бог истинный!
Старый священник дрожащими пальцами держал потрёпанную Библию и скрипучим голосом оглашал главную часть проповеди. Отрывки его речи, особенно связанные с главным противником Божиим, преисполненным завистью, лукавством и необузданной свирепостью против рода человеческого, въяве внушали прихожанам неподдельную боязнь. И страх сий прорастал внутри каждой смертной сущности, укрепляя основополагающий завет: отказ от Господа приведёт к погибели тела и души.
Прихожане с трепетом слушали проповедь, смотрели на свои руки, сложенные в молитве, внемля предостережению. Многие время от времени крестились, вздыхали и охали в страхе, впитывали каждое слово, искрящееся целебной мощью, находя в преизобилии всё, что потребно для их краткого человеческого существования. Но среди людей благоговеющих находилась одна, что сидела отделившись от остальных и ни разу не шелохнувшись в ответ на речь священника.
Бедняжка Коньятти сама не могла взять в толк, отчего она каждое воскресенье приходила сюда. У девушки не было стремления очиститься от скверны своих помыслов, равно как и не было жажды исповедоваться и раскрыть перед представителем Господа свою ничтожную жизнь, что совсем недавно стала таковой и разрушила последнюю надежду на спасение. Здесь, в небольшой церквушке на окраине Рима, она была убеждена, что никто не сможет узнать в ней женщину падшую и не станет указывать на неё пальцем. Коньятти точно знала: все слова священника несли наглый обман и Господь ей не помощник. Посему, дослушав проповедь, она, накинув капюшон, быстрее всех покинула стены церкви и мгновенно увязла в римских улицах, тонущих в закатных сумерках…
Коньятти не любила наступление ночи, ибо волшебным мановением город перевоплощался для неё в существо грозное и опасное, становясь олицетворением всего порочного, как и она сама. Однако другой возможности заработать пару жалких медяков у неё попросту не было, и только темнота способна была спрятать её и сей способ к существованию от лика Господнего.
Спускаясь по улице, она ощущала, как раскалённый камень отдавал своё тепло, отчаянно борясь с настигающей ночной прохладой. Проходя мимо ветхих домов, зажатых между виллами зажиточных торговцев, она морщила нос от стекающих в канавы нечистот, стремясь уловить букет распустившихся ночных цветов, ниспадающих каскадами по каменной кладке потрескавшихся стен. Подобно тому, как бурная радость сменяется горем, как вслед за тяжёлыми жизненными испытаниями приходит веселье, так и она всякий раз приходила в изумление от этого противоречивого великолепия.
Наконец ноги привели её на самую занимательную из улиц Рима – Виа Ректа. То было место, наполненное сомнительным очарованием: из каждого окна слышались восклицания вперемешку с руганью и стенаниями, в каждом углу таилось видение, зазывающее к себе, словно в заманчивую сеть: не важно, будь то женщина или мужчина.
Ступив на землю, отравленную порочностью, Коньятти предрекала себе очередную ночь позора. Ибо для неё настала охотничья пора, рождённая превратностью незавидной судьбы. Девушка стыдливо сняла капюшон – более скрываться не имело смысла, так можно ненароком лишиться заработка – и направилась к своему «рабочему» месту: на угол дома, где располагалась дешёвая таверна. Устремив уверенный и непоколебимый взгляд в сторону пыльной улицы, Коньятти старательно завлекала одиноких путников, внутри себя сгорая от стыда.
