«Свет мягкий, образ неконтрастный» русской медитативной лирики, обогащённый матовой, как налёт на поспевшей сливе, «южинкой», нежными на вкус украинизмами, – в изобилии присутствовал в поэзии Станислава Минакова всегда. Когда же он явил (а явил!) нам «совершенно другого поэта» (В. Соколов)? Когда «в неизбежное небо прыгну́л»? Когда победил в себе главный порок нашего перепичканного всяким суемудрием поколения – чрезмерную привязанность к словесности, порождающую подростково невротическую отвязанность или не зависящую от возраста старческую болтливость?
Не сделанный вовремя выбор мешает элементарно разобраться, что к чему в этом лучшем из миров. Выбор ложный – или навязанный – порождает стилистически безформенное ни то ни сё.
Почему именно Минаков умудрился разобраться в неразбираемой целостности христианства, сие есть великая тайна сообщения с Богом живым. Как, между прочим, и поселение именно этого поэта на Украину – в эпицентр сегодняшней – прежде всего духовной – смуты и брани. Как бы то ни было, Минаков воплощает антикафкианское превращение сразу нескольких поэтических поколений. На наших глазах поэзия безблагодатного и беззвучного самовещания (большинство стихов там наглухо лишены звука) становится поэзией Благовещения.
На пути к чуду Преображения возникает много страхов. Самый из них сильный – вдруг стать этаким неузнанным Одиссеем, чужим среди своих. Преодолевать эту фобию, а с ней «тотальный хутор» поэтического провинциализма, учиться «стоять стоянием непраздным» тяжко. Но только такое стояние задаёт маршрут дальнейшего движения. И за него в награду, будто новое небо и новая земля, даруется новый язык и новая – не натужно новаторская – поэтика.
Какие борения предшествуют кому-то ещё невидному, кого-то слепящему, как встречные фары, Евангельскому свету в русской поэзии? Что теряется вместе с наскучившей до одури самовыразительной медитативностью и что обретается постижением жёсткой науки писания от Писания? Далёк ли путь и посилен ли? Не входит ли трудная церковная жизнь, пост и молитва в противоречие с праздной и созерцательной природой поэзии?
Перед вами книга – в ней ответы. Не для всех – для тех, кто идёт тем же «путём зерна».
Прежде всего надо сказать о удивительном поэтическом языке Станислава Минакова. Древнерусский язык и церковнославянизмы органично сосуществуют с современным литературным языком. Для поэта не существует устаревших слов: архаизмов и историзмов, они живы, они актуальны в его поэтическом мире. Абсолютно все пласты живого великорусского языка явлены здесь и сейчас!
В 2005 году, в праздник Крещения Господня, Минаков написал стихотворение «Новая походная песня Слободских полков». В нём есть такие строки: «Наши жизни, / солдат, не напрасны, / потому что написан у нас / на хоругви родимой на красной / образ истинный – Харьковский Спас!». Сейчас эти строки не просто актуальны, они нужны русскому человеку как хлеб и вода, как воздух и свобода – свобода в любви к Богу и людям.
…В творчестве Минакова, в составе его «литературной крови» явлено бесценное качество – верность Православию, соборному сознанию народа, глубинное понимание отечественной и личной истории как служения высшим началам бытия. Станислав Минаков раскрывает перед читателями лики своих героев, даруя радость причастия «раю русской души», приобщения к «русскому коду», явленных в великих произведениях отечественного искусства. Своей поэзией, и своей прозой и публицистикой Станислав Минаков показывает, что русская святость и русское искусство – два крыла Ангела-хранителя Святой Руси.
Станислав Минаков своими стихами сразу и сильно вошёл в моё сердце. Читаю его книгу и радуюсь ей во всякую свободную минуту. Экая какая свободная уличность и какая свобода в Церкви! И какая любовь! Идет себе в посконной рубахе от села к селу, поет Лазаря, славит Господа Сил самыми родными глаголами, будто и без выбора, а прямо первыми, что под рукой. И все ему родные, и будто и не посвящения пишет, а молится о каждом с улыбкой и радостью быть рядом.
