Прошлое и грядущее взаимосвязаны. Самое главное в этой связке то, что прошлое некогда было одним из возможных вариантов будущего.
Сегодня мы воспринимаем бывшее прежде как некую данность. Мы используем историю страны, народа, свою личную историю, чтобы утвердиться в настоящем, определить своё текущее состояние, понять себя. Но это «ориентирование на местности» нам нужно не само по себе. Опираясь на прошлое, мы конструируем картину завтрашнего дня и строим какие-то планы.
Так было всегда. Человек всегда думает, как ему жить дальше. Думает и в одиночку, и сообща. Мы рождаемся внутри социума, культуры, народа1. Мы – изначально и навсегда – часть множества, и наше персональное будущее возможно лишь как проекция будущего, распространяющегося на всех. В конце концов, люди, от рождения имеющие единый горизонт будущего, и есть народ. Родовая ветвь, в силу каких-либо обстоятельств отколовшаяся от своего племени, неизбежно становилась новым народом – поскольку обретала своё отдельное будущее. А заканчивалась история народов всегда тем, что будущее утрачивалось. Если люди вдруг переставали понимать, какое совместное завтра для них возможно, народ истаивал. И не обязательно это означало физическое исчезновение; цепь поколений могла не прерываться, просто люди рождались уже в ином горизонте будущего, то есть принадлежали к другому народу.
Устремлённость в грядущее можно определить как историческую волю. История является продуктом этой воли, и один из способов прочертить историческую траекторию народа – это проследить, как будущее в прошлом формировало настоящее для наших предков, шаг за шагом приближаясь к нам самим (т.е. к актуальному настоящему), и сквозь него прозревая перспективу завтрашнего дня.
Ценность будущего глубоко впечаталась в русское национальное сознание. При этом русский народ воспринимал будущее как не столько возможность, сколько призвание. Не оно должно было что-то дать русскому человеку, а наоборот: ты только тогда ощущаешь осмысленность своего бытия, когда служишь общему делу, цели, которая вынесена в грядущее. Перипетии истории не раз сбивали настройки русской устремлённости к цели. На горизонте возникали ложные объекты, подобно тому, как гало в морозный день приводит к образованию ложных солнц. И всё же, как стрелка компаса находит север, так русская судьба снова и снова возвращалась к той цели, которую русский народ посчитал единственно достойной, чтобы осветить её светом своё будущее. Наша историческая судьба – это стрела, пронизывающая время. Пока русская стрела летит, мы существуем; случится ей упасть, мы исчезнем как народ, поскольку будущего у нас больше не будет.
Каждый народ имеет свою историю, но исторические траектории народов весьма разнятся.
Любой человек должен знать историю народа, к которому он принадлежит, – это, так сказать, культурный минимум, без которого дальнейшее существование народа невозможно. Но если это требование повсеместно, его, образно говоря, можно вынести за скобки, и тогда станет очевидным, что об одних народах известно больше, чем о других. Судьба некоторых народов является достоянием общей истории, тогда как история других составляет интерес лишь узкого круга специалистов. Одни народы прочно занимают место на авансцене; события, потрясающие других, протекают незаметно – это историческая периферия.
Конечно, имеет значение с какой точки смотреть. Для европейца вся история – евроцентрична. Однако ни гуннов, ни монголов, ни османов из неё не вычеркнешь, также как нельзя сделать вид, что на свете не существует японцев или китайцев. Точно также и при взгляде с азиатской точки зрения невозможно проигнорировать историю Древней Греции, обернувшуюся походами Александра Македонского и эллинистическим влиянием; нельзя забыть о Португалии, Испании и перенявшей у последней славу владычицы морей Англии. То есть, так или иначе, всё же есть народы, творящие мировую историю, и на их фоне другие народы оказываются лишь статистами.
