Тюрьма не место для мечтаний. Зато грустить и вспоминать – самое естественное состояние для узника. Вот арестованный и вспоминал, как он оказался в этом мире в ином, резко помолодевшем теле, да на готовом костре. Как спасся, как отыскал друзей и помощников. Как влюбился, наконец, в ведьму, одно прикосновение к которой сулило обычному человеку смерть. О своих первых подвигах вспоминал с уместной гордостью. Но вот причину попадания сюда никак не мог четко обозначить. Было бы хоть время для полного анализа всех событий…
А долго грустить в одиночестве ему не довелось.
Не прошло и четверти часа, как Василия Райкалина, который, оказавшись в этом мире, постепенно привыкал к имени Грина Шестопера, перевели в общую камеру. Точнее, сопроводили туда целой дюжиной вооруженных до зубов, угрюмых воинов. И если столичная тюрьма рыцарю изначально не понравилась по причине полной изоляции одиночной камеры, то новое соседство кучи уголовников вовсе радости не прибавило.
Сразу же появились нехорошие предчувствия: «Все эти движения неспроста! Неужели спешат меня ликвидировать без всякого суда и разбирательств?»
Здесь, правда, имелось два маленьких оконца под самым потолком, но все равно вонь стояла ужасающая.
Само помещение – площадью почти тридцать квадратных метров – вроде немаленькое, если сравнивать с одиночной камерой. Но заставленное трехъярусными кроватями, на которых томилось три с половиной десятка ярких представителей преступного мира, оно казалось бочкой, до отказа набитой протухшей селедкой. Ущемление личного пространства превышало все допустимые нормы, широко рекламируемые в цивилизованных странах.
И ладно бы смущала только теснота и неприятные запахи. При колеблющемся свете факелов физиономии здешних уголовников казались гротескными мордами исчадий ада. Словно тут специально собирали самых озлобленных уркаганов или наиболее ярких уродов, исполосованных шрамами, лишенных глаз, ушей, со сломанными носами и прочими увечьями. Этакий паноптикум самого омерзительного, страшного и непотребного, что есть в человеке, ведущем неправедный образ жизни.
– Здесь не скучно, хоть и тесновато, – с непонятным подтекстом напутствовал арестованного Василия старший дюжины тюремщиков. – Так что тебе понравится!
Ни злобы в тоне, ни сочувствия – работает человек. Конвоируемого никто не толкнул, словом грубым не обидел. Только он шагнул внутрь общей камеры, как у него за спиной закрыли дверь на лязгающие запоры.
Темней после этого не стало, потому как небольшая часть стены отсутствовала, а вместо нее пространство оказалось забрано толстенной решеткой. Вот за ней, в коридоре, конвоиры оставили в держателях два горящих факела. Это помогло старожилам хорошенько рассмотреть новенького:
– Ого! Да к нам в гости целый рыцарь пожаловал? – раздался первый глумливый вопрос. Часть одежды арестованный не успел передать волхву, и по ней легко было определить принадлежность человека к явно привилегированному сословию.
– Какая разница, кто он, здесь все равны! – последовал ответ одноглазого уркагана. – Потому и одеждой надо с товарищами делиться…
– Точно! – Один из самых тощих типов, с залысинами на голове, не иначе как подвизающийся в шестерках у здешней гопоты, враскачку двинулся к Шестоперу. – Сам поделишься или помочь?
Как себя вести в подобных местах, Василий Райкалин знал. Приходилось в прошлой жизни самому пару раз попадать, да и товарищи делились полученным опытом и впечатлениями от пребывания в уголовной среде. Но одно дело попасть в общую камеру случайно или в преддверии дальнейших разбирательств с законом, а другое – когда тебя явно привели сюда на расправу. В данном случае умение вести базар по фене и общаться на блатном жаргоне никто не оценит. Надо либо сразу бить смертным боем, либо тянуть время, используя для этого любую ложь, правду или возможность.
