Семилетняя Люба не любила праздники. Они не приносили радости худенькой светловолосой девочке. Она жила с мамой в одной комнате коммунальной квартиры. Своего папу не помнила. Мама сказала, что он взял в руки ноги и исчез, когда родилась. Люба прищурила серые глаза и испуганно спросила мать:
– Как ноги?
И замерла в ожидании, готовая услышать что-то необычайное.
Но мама хмыкнула и зло ответила:
– Так, он и без них убежал бы от нас быстрее гончей собаки, потому что тот еще был кобель.
Люба не очень поняла, но больше не спрашивала об отце.
Каждый Новый год к маме приходили гости. Молодые мужчины и женщины приносили еду, напитки и конфеты девочке. Люба сначала думала, что это родственники. Она спросила как-то об этом в кухне маму. Она разогревала что-то на плите. Мать ничего ей не ответили, а скандальная соседка Настя, которая тоже крутилась неподалёку, негромко фыркнула:
– Собутыльницы и кобели, лучше скажи.
Мама не стала разговаривать с заводной тетей Настей и лишь зло метнула на нее потемневший от ярости взгляд. А Люба так и не поняла, кто они ей, но папы среди них точно не было, хотя и кобели тоже. Иначе бы он купил ей большую куклу, как мечтала. Она не хотела такую же, как у задаваки Вики, а совсем-совсем большую. Она получила от своего папы на день рождения. Девочки соседи – двери их комнат были рядом. У Вики, как сказал Борис Семенович из самой дальней комнаты:
– Счастливая семья в полном шоколаде.
Люба хотела спросить веселого молодого человека, что значит «в полном шоколаде», но не решилась, вспомнив, когда случайно увидела, как он заламывал маме руки в уголке длинного коридора и что-то искал у нее на груди.
Мама не отдала, вырвалась и заехала несильно ему по потному красному лицу, крикнув:
– Денег-то хватит на это, кобель?
– Сама ты… – запальчиво крикнул в ответ он, но заметил затихшую девочку и лишь равнодушно добавил, – три дня не ходила во двор.
– Он совесть еще не пропил совсем, – мимоходом заметил дядя Гриша про Бориса. – Ты одна мыкаешься, он в разводе балду гоняет, вот и получится счастливая парочка.
Но мама лишь брезгливо передернула плечами и промолчала. Она уважала седого дядю Гришу, который любил ее дочь. Всегда одаривал чем-нибудь или читал иногда на кухне ей разные книжки.
Все душещипательные разговоры и ссоры в старинной коммуналке из шести комнат проходили в огромной кухне.
Здесь часто проводила девочка длинные вечера и иногда до глубокой ночи даже. Когда мамины гости расходились, а она оставалась со своим кобелем и переходила, как говорила сама:
– К логическому завершению вечера.
То выпроваживала девочку на кухню, оставляла покушать и строго-настрого предупреждала, чтобы не заходила в комнату:
– Я не долго, накажу, если зайдешь!
Люба не понимала, что означало красивое слово – логическое. Девочка думала, что им там нужно поговорить о чем-то важном, чтобы она не знала. Люба не боялась и маминых угроз, потому что чувствовала, что не накажет. Она очень добрая, а злость ее, как маска, увиденная девочкой на детсадовском утреннике. Снаружи – серый волк, а под ней мягкая и сердечная женщина, которой с ее же слов:
– Нужно же как-то бороться в жизни, вот и корчишь из себя монстра, иначе каждый норовит…
Что норовит, Люба не поняла, но и так ясно, что маме одной нелегко с ней, как сказала баба Груня:
– В проклятущее время.
– Тебе легче, Вера, – всегда маме говорила Валентина – еще одна одинокая соседка. – Ты еще, как сдобная булочка, беленькая и мягонькая, любой одарит вниманием. А мне, что делать, некрасивой, с Ванькой-несмышленышем. Женщина была, как говорила мама:
