Когда я родилась, то запела. Большинство младенцев плачут. А я спела арию.
Во всяком случае, мне так кажется. Узнать, как оно было на самом деле, не у кого. Матушка бросила меня в возрасте одного месяца в гостинице «Пуховая перина», что находится в деревне Амонта Айортийского королевства. Случилось это 12 января в год Громовых песен.
Девушка, которая доставила меня в гостиницу, заплатила за комнату заранее и тайно пронесла меня внутрь. На следующее утро она так же тайно сбежала, но уже одна.
Что произошло дальше, я знаю. Отец и мать – хозяин гостиницы и его жена – рассказывали эту историю в каждую годовщину моего появления, с тех самых пор, как я начала понимать речь.
– Тебя оставили в Соловьиной комнате, – неизменно говорила мама. – Самой подходящей для тебя, птичка моя певчая.
– Утро выдалось прохладное, – продолжал рассказ отец. – И вскоре ты запищала. – В этом месте он начинал смеяться, трясясь всем телом. – Я принял тебя за Имилли.
Тут мы все расплывались в улыбках – моя младшая сестренка Арейда, два старших брата, мама и я. Дело в том, что Имилли, наша кошка, в ту пору была котенком.
В этом месте мама обязательно перебивала отца:
– А я сразу поняла, что это малышка. Причем голосистая. – Она принималась петь: – Настоящая певица.
Мы все дружно смеялись.
– Нет, правда, – качая головой, говорила мама. – Прелестный был писк.
Дальше наступал мой любимый момент. Мама откидывала назад голову и брала высокую чистую ноту, подражая детскому плачу.
Айорта – королевство певцов. В нашей семье, да и во всей Амонте, мой голос считается лучшим. Мама часто повторяла, что стоит мне захотеть, и я своим пением заманю солнце с неба.
– Я открыл дверь в комнату, – говорил отец, продолжая рассказ, – и увидел тебя.
Я лежала в центре кровати, орала и брыкалась.
– Я взяла тебя на руки, – рассказывала мама, – и ты забулькала. Очень музыкально.
Мой брат Олло торопился поделиться своей любимой подробностью:
– И у тебя была мокрая попка.
Арейда каждый раз хихикала.
Но ни отец, ни мать ни разу не упомянули о том, что я была завернута в бархатное одеяльце, отделанное золотым шитьем.
История продолжалась. Мама отнесла меня в Воробьиную комнату, где спали мои братья. Отец поднялся на чердак, чтобы найти старую колыбель Олло. Когда он спустился вниз, я лежала в кроватке Олло, а он сам, двухлетний, осторожно тыкал пальцем в мою щеку.
На этом рассказ обрывался, но я сама знаю, что произошло дальше. Представляю, как я тогда выглядела. Ярри, которому было пять, наверняка сказал то, что думает, – это у него в обычае.
– Какая страшная, – изумился он.
После чего – это я знаю уже с их слов – он поинтересовался:
– Можно, она останется у нас, отец?
Родители разрешили и назвали меня Эзой, что на айортийском означает «соловей». Они не делали различий между мною и родными детьми и научили меня читать ноты по сборнику песен в кожаном переплете, которым в семье дорожили, – он лежал на собственном высоком столике в холле гостиницы.
Я росла невзрачным ребенком. Кожа голубовато-белая, как снятое молоко, что само по себе неплохо, будь я блондинкой с бледно-розовыми губами. Но как назло, губы у меня красные, что язык дракона, а волосы черные, цвета старой сковородки.
Мама всегда отрицала, что я некрасивая. Она почему-то считала, что отличаться от других не означает быть дурнушкой, и называла меня «единственной в своем роде». Тем не менее она обещала, что с возрастом я похорошею. Помню, как спрашивала ее по десять раз на день, не стала ли я чуть симпатичнее. Она каждый раз отвлекалась от своего дела, будь то уборка в комнате гостя или купание Арейды, и внимательно меня рассматривала. После чего пела:
