Ледяные свистульки ветра и сонная пряжа метели —
Декабрь плетет корзинку прямо рядом с постелью,
Мерцает в окнах детсада елка.
Жужжит пчелкой.
Пчела декабря облетела весь мир – чего только не видала!
И силы святые, волшебные, в два накала,
Расходуемые легкими в ритме скрипучей ржи,
пурги и любви, конечно, в кромешной лжи,
и то, что волхвы в пути, когда Мария только что залетела
декабрьской пчелой в алчной страсти предела,
Желая дачу, машину, баню и караоке —
Петь на весь лес, не платя аренду и не считая сроки,
Жить и воду мутить, чтоб не видать кощея
прям-таки за спиной с острым чем-то возле твоей трахеи —
Это не перец, это покруче, мачо,
Что ты меня резкостью озадачил.
Думала Маша в глаз дать отцу ребенка,
Но раз уж вышли волхвы, то поздно, – готовь пеленки.
Девять месяцев как один день – и опять сентябрь,
Первое сентября, в родовой канделябр
развиселся – в стену лампами, к лесу задом,
Передом к акушеру Маркизу-де-Саду.
«Нет с вами, девки, прям-таки, сладу,
Надо те было в Новый год, Маша, с этим-то лохом, —
Я же вокруг тебя пляшу теперь здесь скоморохом…
Вот и родился! В тачку и причесаться!
Выборы скоро – к лету бы расписаться
бедным родителям – станут богаче втрое —
А за меня Президент миллион обещал переводом —
на первое, на второе —
с первым пустившимся за волхвом пароходом —
мячик, лучше, чем Танькин!»
Вот, вынимаем теперь всем врачебным взводом —
весь в пуповине:
«Салютики, квазимоды!»
