Этот сон до сих пор иногда приходил к нему.
Нет, уже давно не терзал сердце в клочья и не бередил душу - осторожно и вкрадчиво, как кот, ступал бархатными лапками по полу, садился в изголовье кровати, нежно гладил по волосам, чтобы не напугать, целовал в лоб, деликатно напоминая о себе... И отрезок жизни длиною в пару десятков лет точно стирали ластиком.
Вновь наступал май девяносто седьмого. Он опять был влюблённым до безумия молокососом, получившим записку, и снова мчался на Казанский вокзал, чтобы успеть попрощаться с той, жизнь без которой на полном серьёзе казалась тогда немыслимой. Теряя рассудок от отчаяния, он летел на собственную казнь - и не мог остановиться. До смерти боялся отпустить её без последнего "прости"...
Во сне он видел, слышал и ощущал всё так, будто это происходило буквально вчера: и панический страх опоздать, и характерный запах шпал, пропитанных креозотом, и гудки прибывающих поездов, и безликая равнодушная толпа, толкающая его плечами и локтями, пока он лихорадочным взглядом выискивал на перроне единственное нужное и важное для него в целом мире лицо.
- Кети! - закричал он, заметив у вагона знакомый стройный силуэт и гриву чёрных волос, вольно рассыпавшуюся по спине. Девушка порывисто обернулась и расцвела улыбкой. Глаза у неё были совершенно шальные от счастья. Вот же ирония судьбы: он оставался здесь подыхать без неё - а она была дико, возмутительно счастлива...
- Сандро! - воскликнула Кетеван и тут же обвила его гибкими, как лианы, руками, прижалась изо всех сил. - Господи, как же хорошо, что ты пришёл... Я так ждала! Как я тебе рада! Я бы с ума сошла, если бы не удалось с тобой проститься, честное слово...
- А как же я? - глухо выговорил он, уткнувшись лицом куда-то ей в волосы и вдыхая их тонкий, любимый, ни с чем не сравнимый аромат. - Ты вот так уедешь и... – он что-то жалко мямлил и заикался, не в силах подобрать нужных, ёмких и понятных слов. Ему сейчас просто хотелось схватить её за плечи, потрясти от души, чтобы выбить из головы эту дурь, и заорать на весь вокзал: "Не смей меня бросать, слышишь?!"
Она отстранилась, чуть-чуть нахмурилась, тревожным быстрым движением провела ладонью по его щеке... словно нашкодившего котёнка приласкала. Ей, конечно же, не понравился его настрой. Сердце Кетеван в данный момент ликовало, и она не желала сейчас впускать в него неприятное, липкое, давящее чувство вины.
- Разве ты не хочешь, чтобы у меня всё было хорошо? - тихо спросила она. - Ты что, не рад за меня?
Вопрос был провокационным, и они оба знали это. Как знали и то, что на него возможен один-единственный правильный ответ.
- Я... рад, рад, Кети, - сбивчиво бормотал он, хватая её за руки, уже смиряясь с неизбежным и пытаясь запомнить, навсегда запечатлеть в памяти это тонкое красивое лицо, эти изумлённо распахнутые глаза, словно до сих пор не верящие в реальность происходящего. Одного взгляда на Кетеван было достаточно, чтобы понять - никакая это не блажь. У неё всё по-настоящему, всё всерьёз...
- Ты правда не сердишься? - проверила она, переводя дыхание. Что и говорить, уезжать из Москвы с таким грузом на сердце ей было бы неуютно.
- Я тебя люблю, - выдохнул он безнадёжно. - Кети, я тебя люблю и всегда буду любить! - занятно, но тогда он и в самом деле верил в то, что говорил - всем сердцем...
Она потянулась к нему, нашла его губы своими - алыми, влажными, требовательно-бесстыжими, и он задохнулся, едва устояв на подкашивающих ногах, он чуть не умер на этом самом месте, а она жадно пила его, целовала так горячо и отчаянно, словно это был её прощальный подарок напоследок.
- Не плачь, Сандро, - отстранившись и тяжело дыша, она всматривалась в его ошалевшее, потерянное, потрясённое лицо. Он хотел было возразить: "Я не плачу", когда вдруг почувствовал, что щекам стало горячо и мокро. Глаза невыносимо жгло.
