Глазные яблоки были трусливы и манерно убегали от вилки, которую я держал во вспотевшей руке. В этот момент я напевал песенку и пытался одновременно пить воду из графина, держа последний за шею.
Дерьмо, дерьмо, страна моя, весь мир покрыт дерьмом… – Пел я, захлебываясь водой.
Яблочки, изящным маневром очередной раз ускользнув от вилки, свалились с тарелки на мирно спящего под столом моей квартиры друга Петруху.
Чё надо?!
Взревел тот проснувшись, но увидев меня успокоился.
Я пнул его ногой в вонючем носке. Тот заскулил на манер собаки, с той лишь разницей, что вдобавок выпустил из ноздрей дурно пахнущий желтый дым.
Стиморол надо жевать. Потому как кариеса не будет.
Посоветовал я ему.
А он плавится в пасти, и к небу прилипает, как красная икра.
Проворчал Петруха.
Много ты, опоссум, красной икры слопал… – Её жрать вредно, там свинцу много.
Я подошел к окну и бросил в окно сначала графин, потом вывалился сам.
Когда я упал из окна двадцать второго этажа на асфальт, прямо на осколки графина, позвоночник мой хрустнул, череп раскололся и в левой руке и правой ноге сломались кости. Так же ребра треснув, пробили грудную клетку и вылезли наружу, но больше ничего плохого не произошло.
Эка незадача, подумал я вылезая из разбитого тела. Непрочно-то как делают, тьфу!
Ко мне в тот же момент подскочил рогатый, разбитной черт, в надежде получить мою душу.
Сдавать собираешься или как?
Спросил он тоном, каким старая бабулька просит забрать пустую бутыль из-под пива.
На реинкарнацию пойду.
Сказал я и отправился к дыре в небе, вокруг которой по окружности располагалась надпись: “Реинкарнационный отдел” – Да брось ты! На кой хрен тебе эта мука?
Гундосил черт, оценивающим взглядом рассматривая мою душу, которую я нес подмышкой.
Пошел вон, побируха! Работать иди кочегаром, лоботряс! А то в Аду холодно станет!
Озлобился я.
Черт отстал, бормоча что-то нецензурное.
За надувным столом в приемной отдела сидел сильно растолстевший ангел и чудовищно ел селедку. Крылья его были ухоженные, но маленькие по сравнению с его объемистой тушей и пушистые. Своим видом ангел производил ощущение облака.
Опять Гуллалеев! Ну чего ты все сюда таскаешься?
Возмутился ангел на удивление высоким голосом. И скормил остаток рыбы небесной кошке, полосатой, с розовыми безволосыми крылышками, напоминающими крылья летучей мыши.
Мне этот мир тоже не подходит!
Заявил я и пнул кошку, которая принялась обхаживать меня сужающимися кругами и хищно мяукать.
Ну!
Удивился ангел и вытаращил на меня выпуклые, водянистые глаза.
А что тебе подходит? Может тебя в ад не перевоспитание отправить?
Брось ты эти сказки!
Раздраженно сказал я ангелу.
Ад, Рай… Все это церковная херня на постном масле.
Гуллалеев, ты уже шестой раз воплощаешься… Поимей совесть! Чем тебе быть мышью не понравилось? Чего ты отравленного сыра наелся? Знал ведь, тунеядец, что сыр то отравленный!
Ну, предположим, знал… Ну и что? А высоко разумное человеческое существо в мышиную шкуру засовывать – Это что гуманно?
Или вот сейчас.
Продолжал ангел…
Ну, какого хрена ты суицид устроил? А если бы ты своим телом кого прибил? Хрен бы ты тогда так поговорил. Тобой бы тогда “отдел принудительной трансфакации” занялся бы.
Делать мне больше нечего, как кого-то прибивать своим телом.
Проворчал я.
Ладно, посмотрим вакансии…
Ангел, рыгнув, покрутил ручку граммофонного компьютера на жидких нейтронах и посмотрел в пыльную медную трубу.
Есть одно место… В камере смертников жизнь закончится. Только вот хрен тебе это место, льготы не будет! А то ты опять к нам придешь, да еще со статусом политического беженца. Нянчись тут потом с тобой.
Подбирай мир по склонности, да прочие благопупости демократии.
