Воскресенье, мы обедаем – я так люблю, когда мы все вшестером за столом – Мамочка, Бабуся, Папа, Ёлка, Анночка и я. Сидим и разговариваем. А Мишенька – ему пять месяцев – спит в коляске в столовой, с нами, за буфетом между роялем и родительской кроватью – мы это место называем спальней.
Война закончилась две недели назад, и у меня сейчас совсем другие мысли: завтра Папа уезжает в Германию демонтировать там какие-то заводы и ещё что-то. Он объяснил нам, что такое демонтировать. Я тогда спрашиваю:
– А зачем у них всё это забирать? Почему?
Мамочка говорит, что раз они на нас напали, столько городов разбомбили, разрушили, столько заводов и фабрик уничтожили – значит, сейчас, после нашей победы, мы имеем право у них что-то отобрать – всё равно это не заменит “наших потерь”!
– Вот именно, не заменит! – говорит Ёлка и делает кривую голову.
Бабушка вдруг говорит громко и грозно:
– Око за око, зуб за зуб! – И как стукнет кулаком по столу.
Мы с Анночкой немножко испугались, потому что Бабушка так никогда не делает.
– Мама! – говорит наша Мама немножко строго. – Ты Мишеньку разбудишь и напугаешь!
– Да! Око за око и зуб за зуб! – повторяет Бабушка тихо, но грозно.
Мне так в груди стало неприятно и даже холодно. Я не понимаю: Бабушка такая добрая… Даже зуб, по-моему, у человека отнять нельзя, а уж глаз вынуть – просто ужас какой-то!
– Ну Бабушка, – говорю, – как же можно у человека глаз вынимать?!
– А ты что хочешь? – спрашивает меня Бабушка, и совсем недобро спрашивает. – Тебя по одной щеке ударят, а ты другую подставишь?
Ёлка хмурится и опускает голову – она всегда так думает.
Я рассердилась – не нравится мне этот разговор – и говорю:
– Не подставлю! Но я, Бабушка, око у человека вынимать не буду! И зуб не буду!
– А тебе, Мартышка, – Папа говорит неожиданно весело, – недавно зуб вынули и отобрали.
– Не отобрали! – сержусь я. – Мне его выдрали, потому что он молочный и качался. Мама меня послала в поликлинику – мне его щипцами… раз… положили на ладошку, и доктор сказал: “Маме отнеси!” Я отнесла!
– Нинуша! – смеётся Мамочка. – Это же всё в переносном смысле – всё, что Бабушка говорит, всё это не имеет прямого смысла.
Я знаю, что такое “в переносном смысле”, но всё равно у меня какая-то получилась картинка в голове, и она не уходит – это про “око за око”, – и мурашки по спине. Анка сидит и глазами моргает, Ёлка хмурится.
Бабушка вдруг встаёт с кресла, делает так сильно рукой по воздуху, как будто она хочет его замесить, и говорит опять тихо, но грозно:
– Терпеть я не могу всю эту толстовщину! – И уходит из комнаты.
– Это ваш Дедушка был толстовцем! – смеётся Мама.
– Но ведь Бабушка Дедушку любила, тогда почему?.. – удивляюсь я.
– Любила, – кивает головой Мамочка, смотрит в окно и говорит как будто никому: – Стоял у нас на рояле… нет, рояля тогда ещё не было… стоял у нас на пианино маленький бюст Толстого – вы знаете, что такое бюст? – Это она у меня и Анночки спрашивает.
– Ну Мама! – Я даже удивилась, ведь мы уже большие – мне восемь, Анночке шесть.
– Конечно знаете! – Она кивает головой и продолжает: – И вот стоял он, стоял и вдруг… раз – упал и разбился!
– Ой! – сказала Анночка.
– Кто-то пыль вытирал и случайно его столкнул, – говорю, – потому что пыль бывает очень неудобная – когда много всего стоит, а вытирать надо.
– Да-а, – улыбается Мама, – пыль надо вытирать, – смеётся и продолжает: – Папа мой, ваш Дедушка, купил новый бюстик, поставил на то же место… и через месяц он тоже разбился!
– Вот и понятно! – Я радуюсь, что догадалась. – Наверное, место у него было неудобное.
– Очень неудобное – три бюста разбилось! – Мама смеётся, смеётся, потом машет рукой, как будто сама себе машет, и говорит: – Все могут выйти из-за стола, а я пойду Мишеньку кормить. – И уходит за буфет.
