Я сидел в съемной квартире, из мебели в которой были: матрас с рваной дырой по центру, шкаф без дверей и трёх нижних полок, письменный стол с огромной надписью «хер», старый стул с облезлой полиролью и две стопки бумаги. Одна из них являлась кучей скомканных и исчерканных листов, содержание которых было чуть глупее надписи на столе.
Стулу следует уделить отдельное внимание. Я подобрал его у дома, когда возвращался из магазина с дешёвым вином и яичной лапшой на завтрак. По привычке подошёл к подвалу, чтобы справить нужду, но на месте жёлтых сердечек в снегу стоял ОН с пятью ножками. Я открыл бутылку и заткнул её горлышком нескончаемый поток мыслей в простуженной голове. Так мы и познакомились.
Изучив внешний вид нового друга, я посмел предположить, что люди его выставили во двор из-за пятой ноги. Видимо он не вписывался в интерьер их богатых квартир и кожаных кресел в гостиной. Он выглядел слишком уродливо на их фоне, убого и неестественно. Для меня же, он был особенным – индивидуальным. Вы ведь не часто видите стул с пятью ножками в прокуренных кухнях знакомых. Готов поспорить на этот самый стул, что никогда не встречали подобного. В этом и есть его ценность, не так ли?
Люди часто ошибаются, проводя черту между уродством и особенностью. Это звучит смешно, когда я рассказываю о стуле, на котором провожу вечера за бутылкой и нелепой писаниной, содержание которой чуть глупее надписи на письменном столе. Увы, иногда речь идёт о человеке.
Мой рацион не отличался разнообразием, как у тех людей, в чьих квартирах стояли кожаные кресла вместо стульев. На завтрак лапша, в лучшем случае пельмени из маленького магазинчика под названием «Счастье», что был встроен в дом, напротив моей девятиэтажки. Всё это я запивал стаканом алкоголя с таблеткой успокоительного – день не мог начаться иначе. Я садился писать, когда солнце выползало из-за безжизненной стройки, освещая на три с половиной часа надпись на моём столе, и заканчивал, когда оно скрывалось за соседним зданием. В детстве мне постоянно твердили, что человеку необходим режим, и каждое утро должно начинаться с одно и того же. У меня был режим, я с гордостью мог называть себя человеком.
Любовь к письму у меня обнаружили ещё в дошкольном возрасте, когда я выцарапывал слова на обеденном столе в столовой. Жаль, что тогда я знал всего лишь три буквы. Хотя, что бы выразить все чувства мне хватало одной надписи «хер». Не понимаю, зачем говорить и писать так много, когда есть такое ёмкое слово. Сейчас мне было, что сказать. Поэтому я работал в редакции с названием, которое до сих пор не могу запомнить, и ежедневно, по три часа в день придумывал никому не нужные поздравления с также никому не нужными, стихами.
Я ненавидел свою работу. Бездушные роботы постоянно твердили мне, что в написанном мною нет души.
– Твои стихи никчёмны, их никто не понимает, как и тебя самого. Ты должен писать для людей, даже если это будет просто записка из нескольких слов. ДЛЯ ЛЮДЕЙ, ПОНИМАЕШЬ? – Кричал мужчина, столкнувшись со мной в тот редкий день, когда я зашёл в офис за зарплатой и списком имён поздравляемых на этой неделе.
– Я понимаю вас. – Как учили, вежливо ответил я.
– С радостью буду писать записки для самоубийц, но такой работы не существует. Хотя, казалось бы, именно так можно писать для людей, ведь они прирожденные суицидники.
