– Я тебе надоела, – констатировала Лариса.
– Ничего ты мне не надоела, – возразил Кленин. – Просто… Просто я устал на работе.
– И вчера устал, и позавчера. И завтра устанешь и послезавтра тоже.
В голосе жены не было сарказма, звучала лишь задумчивая грусть.
– Это нормально, конечно, – продолжала она. – В наши тридцать девять…
Он вздохнул.
–…Из которых мы с тобой знакомы… Запуталась, сколько.
– Если школу закончили в… семь плюс десять, то есть семнадцать, – подсказал Кленин. – То…
– То выходит, мы знаем друг друга двадцать два года.
– Первый раз мы потрахались на втором курсе, – продолжил он.
– Значит, нашему сексу двадцать один.
– А браку двадцать.
– Двадцать лет в браке! – полушепотом, чтобы не услышал сын в своей комнате, воскликнула Лариса. – Двад-цать! За такой срок…
– Срок в тюрьме, а мы пока на воле, – Кленин невесело усмехнулся. – И у нас счастливый брак.
Он потрогал ее грудь.
Жена поняла жест по-своему – откинула одеяло, нагнулась к его животу.
Чуть подвинувшись, чтобы было удобней, Кленин погладил светлые Ларисины волосы, просунулся под ее тело.
Прежде желание взвивалось в стратосферу.
Сейчас все шло правильно, но взлета не было.
Через несколько минут жена поднялась и устало облизнула губы.
– Дай грудь, пожалуйста, – попросил Кленин.
– Держи, – ответила Лариса.
Ее соски были привычно вкусными, руки – привычно умелыми.
Однако и это не помогало.
– Извини, Лара, ничего не вышло, – сказал Кленин, отстранив жену и прикрывшись одеялом.
– Не извиняйся, Юра, я понимаю, что мы не юны, а наш брак стар.
Жена перелезла через него, встала с кровати, подошла к окну, раздернула шторы, распахнула рамы.
Проветривать спальню было незачем; тут не пахло ничем, кроме тоски.
Давно стемнело по-осеннему, над домами висела полная луна.
Обнаженный Ларисин силуэт казался угольным.
Она оставалась хорошо сложенной, роды лишь слегка расширили бедра, сделали более выразительной талию.
Кленин констатировал, что жена перестала следить за интимными местами: в промежутке между ног клубились давно не стриженные волосы.
Постояв у окна, Лариса все захлопнула, задернула, вернулась, присела на край кровати.
В неплотном мраке ее тело было очень белым.
Он просунулся туда, где только что шарил лунный свет.
Там было сухо. Несмотря на битый час стараний, жена тоже ничего не ощущала.
– Послушай, Лара… – заговорил Кленин.
– Слушаю.
Лариса сомкнула ноги, удерживая в себе его палец.
Движение было автоматическим, тело не реагировало на проникновение.
– Ты не права, ты мне не надоела, просто…
– Все очень просто, Юра, – подтвердила жена. – Просто донельзя.
Она убрала его руку, легла рядом, закинула ногу на ногу.
– Нам с тобой всего лишь почти сорок…
–…А жизнь уже стала безвкусной, как парниковый помидор, – вставил Кленин.
– Ну да, сказала бы так, имей твое образное мышление.
Кровать заскрипела: Ларса перелегла на бок.
– Мы с тобой в полном расцвете, но у тебя не стоит, а у меня не увлажняется.
– Увы, я заметил, – констатировал он.
– При этом я вижу, что ты меня хочешь.
– И еще как!
Кленин притянул жену к себе.
Ощутив животом Ларисин живот – в меру мягкий, в меру пухлый – он погладил ее грудь. Потом скользнул по спине, проверил ягодицы…
Это не рождало отклика.
Собственной твердости Кленин тоже не ощутил.
–…Мы созданы друг для друга, однозначно.
–…В этом не сомневаюсь, Юра. Но наши отношения зашли в тупик Ильича.
– Какого… Ильича? – невольно спросил он.
– Не знаю. Помню откуда-то из детства: дурацкая повесть, провинциальный городок у железной дороги и улица – «Тупик Ильича».
– Было бы смешно, не будь так грустно…
Шумно выдохнув, Кленин перевернулся на спину.
