– Грабли хороши только на даче, а в личной жизни они причиняют сплошное неудобство! Особенно, когда наступаешь на них регулярно, и они бьют в одно и то же место! – голос Татьяны пробивался сквозь шум дождя и движения города.
Перескакивая через огромные лужи, Нина кивала головой в такт словам подруги. Все это верно. И про грабли, и про больное место. Правый ботинок промок насквозь, а на левом порвался шнурок. Зонта с собой не было, он лежал на вешалке в прихожей, и не испытывал всей происходящей на улице непогоды. Также не испытывал никаких неприятностей кот Семен Семеныч, прекрасно проводивший свою жизнь между миской и диваном, изредка утруждая себя умыванием. Все остальное его время было отдано покою и наслаждению этой прекрасной жизнью, в которой его нежили, любили, кормили и опять нежили. Рассуждения Нины о невероятно счастливой жизни кота прервал вопрос.
– Заяц, ты уснула что ли?! Отзовииись!!! У нас все в силе? – Танькин голос ворвался в ухо и, кажется, проделал дыру где-то в области мозга.
Нина, сто раз уже успевшая покорить себя за безумную глупость, на которую сама себя и подвигла, наступив в очередную лужу, отрапортовала Таньке, придав своему голосу наигранную, оттого по-идиотски неестественную бодрость.
– Конечно, Танюша! Я уже подбегаю, буду, ну, максимум минут через пять!
«Черт, дернуло же меня ввязаться в эту авантюру. Впрочем, какая же это авантюра? Так, бестолковые надежды и попытки свалить ответственность за свою личную жизнь, положиться на рок судьбы, услышать знак свыше и следовать всем указаниям, полученным… От кого полученным?! От цыганки! И кто её в этом поддержал? Конечно же, лучшая и, в общем-то, единственная, подруга – Танька…» – думала Нина.
Тридцать. Именно столько лет она дружит с Танькой. Именно столько лет они друг друга знают, и не помнят себя порознь, и больше двадцати лет назад к ним и приклеилось прозвище «Ну, погоди». Специально не придумаешь, фамилия Нины – Зайцева, а Татьяны, как вы уже верно догадались – Волкова. По жизни они своим фамилиям соответствовали на все сто. Татьяна в свои тридцать лет рвала и метала по жизни. Управляла сетью вино-водочных магазинов, остервенело боролась с конкурентами, со свекровью, мужем, не желавшим трудиться, вороватыми работниками и всем миром в целом. Она запросто могла, не то что зарычать, но и вполне ощутимо покусать.
Нина же, напротив, работала в организации, которую если бы и упразднили, то никакого ощутимого дискомфорта население Земли, да что там Земли, население города, совершенно бы не ощутило. Организация гордо именовала себя длиннющим названием, но полезнее она от этого не становилась. «Центр социальной помощи семье и детям Ленинского района города Твери». Занимались тут тем, что строчили ответы то в отдел опеки, то в отдел по делам несовершеннолетних о проделанной работе с детьми и их безалаберными родителями. Кто по пьяному делу ребенка трехлетнего на улице оставит, кто не желает его кормить, поить, одевать, а кто и вообще решает, что ребенок это слишком ответственно, да и дорого, и пусть уж лучше государство его воспитает. Вот.
Но справедливости ради не только родители бедокурили, но и детки-конфетки попадались разные. Те, что постарше, лет тринадцати-пятнадцати, все больше по своей пытливой подростковой натуре пробовали пить, все что горит, нюхать, все что вдыхается и курить, всё, что можно поджечь. На этом они и попадались с немыслимой регулярностью различным «бдящим» органам. А уж эти органы, сцапав очередного естествоиспытателя новых ощущений, отправляли дальше информацию по инстанциям, чтоб каждый мог почувствовать в себе педагога и наставника и вразумить глупого недоросля, что «негоже в себя толкать всякую гадость», «а вам товарищи родители, надо быть внимательнее к своему драгоценному отпрыску и к друзьям, его окружающим».
