Серебряный век был не только в русской поэзии. Параллельно ее расцвету в конце девятнадцатого века и сменившему его спаду по истечении ближайших четырех-пяти десятилетий, независимо от этого явления и, казалось бы, вне всякой связи с ним, вдруг начинается подъем в литературном творчестве на иврите. В начале двадцатого века в Палестине разговорный иврит не просто воссоздавался, но воссоздавался очень интенсивно, и не только в своей разговорной ипостаси. Одновременно с возрождением древнего языка молитв и его становлением в роли основного языка общения еврейского ишува и в качестве будущего государственного языка, появляется целая плеяда поэтов, которые сразу поднимают обновленный иврит на высокий уровень, делая его языком культуры и осмысления мира.
Препятствий было много, и, возможно, основное из них, – особенно оно коснулось первых классиков-патриархов, – это разница в ашкеназском и сефардском произношении. Разговорный язык строился на основе сефардского произношения, тогда как выходцы из традиционных еврейских семей с просторов Российской империи привыкли к ашкеназскому… Были и другие сложности. Все они оказались преодолимы.
Серебряный век ивритской поэзии, так же как и русской, делился на периоды преобладания акмеизма, символизма, футуризма… «Мне ясно, что в искусстве поэзии дух этого времени проявляется в простоте выражения. Простое выражение – это выражение самого первого шевеления лирической эмоции, выражение немедленное, то есть сделанное до того, как она успеет прикрыться нарядной шелковой одеждой и золотыми украшениями; выражение, свободное от литературности, затрагивающее сердце своей правдой, овевающее душу свежестью; способное выгравироваться в памяти, чтобы сопровождать нас в повседневной жизни…» – писала Рахель в газете «Давар». Она не использовала слово «акмеизм», видимо, наученная опытом, после того, как ее лекция о другом направлении в искусстве, о футуризме, была встречена киббуцниками Дгании вопросами о том, какое все это имеет отношение к урожаю ячменя… Киббуцники были правы. Второй Алие, строившей своими руками будущую еврейскую страну, было не до терминов. Выше всех научных терминов, выше всех классификаций была сама суть, само качество зарождающейся новой ивритской поэзии, которая сразу оказалась представлена целой плеядой талантливейших авторов.
Условно «серебряный век» вместил три поколения поэтов. Можно их назвать по именам четырех их ярчайших представителей: поколение Хаима Нахмана Бялика, поколение Рахели, поколение Леи Гольдберг и Натана Альтермана. Каждому из них посвящена отдельная часть этой книги. По мере повествования о них я вставляю здесь также очерки о Шауле Черниховском, Ури Цви Гринберге, Аврааме Шленском, Элишеве, Йохевед Бат-Мирьям и Тирце Атар.
Эта книга, несмотря на то, что она базируется на документах, письмах и свидетельствах современников и в ней нет ни одного выдуманного факта, все же написана на основе моего личного и, возможно, иногда даже предвзятого подхода к судьбе поэтов и к тем, кто был с ними рядом и имел возможность на эту судьбу повлиять. Я попыталась связать повествование воедино, показать «серебряный век» через отношения героев между собой, как существовавшие, так и не случившиеся, как на земном, так и на духовном уровне, а в основном на уровне символов. Главные герои здесь – поэты, второстепенные – литераторы, издатели, деятели культуры, политики, весь еврейский ишув Палестины, – персонажи, окружавшие поэтов и черпавшие от них силы и вдохновение.
