Глубокий овраг, заросший развесистой крапивой, петляет среди редколесья осин и сгнивших стволов берез. На его дне чуть слышно журчит ручей, пытаясь пробиться куда-то к далекой реке.
Сырая глина чавкает под ногами и виснет на ботинках огромными липкими комьями, оторвать которые нет никакой возможности. Выползаю наверх почти на четвереньках, и валюсь возле упавшего ствола дерева. Все! Я на месте. Десять километров по болотам и лесу пройдено. Навигатор пискнул последний раз, указав точку назначения.
Место надо сказать здесь мрачное. То тут, то там виднеются заросшие папоротником брустверы оплывших траншей и одиночных ячеек. На дне ям и обвалившихся блиндажей поблескивает черная болотная жижа. Осенью 1942 года тут был немецкий опорный пункт. Болото здесь повсюду. Где-то оно переходит в топь, подернутую обманчивыми кочками, покрытыми ярко-зеленой травкой, а где-то теряется среди длинных березовых корней, разбросавших свои щупальца во все стороны. Из-под них проглядывают остовы проржавевших железных бочек. Сейчас это место моего поиска военных трофеев.
Туча комаров звенящим хороводом впивается во все открытые участки вспотевшего тела. Выбившись из сил, лежу, закрыв глаза несколько секунд, но тут же срываюсь с места, ощутив, как наливаются обжигающие волдыри от укусов на лице и шее.
Быстро сбрасываю с себя промокшую насквозь от пота камуфляжную куртку и, достав из рюкзака штормовку, надеваю ее через голову, застегнув молнию москитной сетки капюшона. Эскадрилья комаров отступает, но продолжает висеть в воздухе перед лицом, обиженно попискивая, пытаясь безуспешно добраться до меня.
Теперь можно осмотреться. Отвязываю от рюкзака самозарядный карабин «Сайга», пристегнув к нему автоматный магазин, медленно обхожу окрестности. На глаза попадаются старые следы кабана, ведущие в овраг к ручью. Свежих следов нет, и это радует. По крайней мере, есть шанс, что ночью свиньи не будут шариться вокруг палатки. Ну а для агрессивного «хрюшки» найдется 30 патронов в магазине. Успокоение хотя и слабое, но другого средства нет, когда ты один. Поэтому с карабином больше не расстаюсь и, закинув его за спину, принимаюсь ставить палатку.
Выбираю место возле корневища огромной поваленной сосны, чтобы палатка задней стенкой упиралась в него. Закончив с тентом, укладываю вокруг друг на друга несколько сухих еловых валежин с торчащими сучьями. Накрываю куском маскировочной сети это подобие живой изгороди и все сооружение, предварительно натыкав туда листья папоротника. Оглядев свое пристанище, убеждаюсь, что не зря я тащил сеть.
Солнце еще не село, есть время копать, только сил больше нет. Марш по болотам окончательно меня измотал. Двадцать килограммов поклажи в рюкзаке, карабин, металлоискатель с лопатой это вам не шутки. Поэтому манящие неизвестностью блиндажи и траншеи оставим на завтра, а сегодня спать.
Сбрасываю с себя ботинки и блаженно растягиваюсь в палатке на спальном мешке. В голове проносится мысль, что надо бы набить ботинки сухой травой и газетами для просушки, но измученное тело возражает против любого движения.
Костер разжигать тоже нельзя, ибо нет желания знакомиться с местным егерем, который увидит дым за десять километров и без всякого навигатора найдет это место. Всегда поражался выносливости и знанию местности старых егерей. Хотя ничего удивительного здесь нет, это их работа.
Мои раздумья прерывает скрип, и шелест падающего дерева, а затем слышится такой удар, будто великан огромной дубиной хлопнул по земле. Это ветер повалил сухое дерево. Лениво высовываю голову из палатки, чтобы рассмотреть, куда оно упало. Переломленный пополам ствол осины лежит в двадцати метрах от меня. Хотя палатка стоит вдали от него, под ложечкой скользит привычный страх: «Вот грохнется на тебя дерево и привет. Одному не выйти отсюда».
