На этих священных страницах начертана эпическая повесть о великом волшебнике Джуде. С его могуществом могло сравниться только его безмерное обаяние. Жизнь его состояла из череды грандиозных приключений – выигранных и проигранных сражений, побед над злом и торжества добра и света. Джуд был настоящим героем и вошел в легенды. Его история, записанная на этом хрупком пергаменте, достойна внимания. Судьба, построенная на удаче и несчастье, благословениях и проклятиях… и любви, которую воспевают барды всех времен и народов.
Или, если хотите, это история шестнадцатилетнего одиннадцатиклассника[1] из средней школы Фортуна-Бич. В разгар учебного года он четыре дня в неделю помогает своим родителям, подрабатывая в их магазине виниловых пластинок. Он из тех парней, кто рисует на полях тетрадей вместо того, чтобы делать заметки о промышленной революции. Он из тех, кто не уверен, что когда-нибудь сможет позволить себе учебу в колледже или хотя бы машину, если на то пошло. Он из тех, кто скорее позволит отрубить себе руку световым мечом, чем рискнет пригласить на кофе девушку, которая ему нравится, – а вдруг она откажет? Вот почему он никогда никого не звал на свидания, сколько бы раз ни представлял себе, что могло бы из этого получиться, если бы ему хватило духу. Возможно, что-то хорошее… но гораздо более вероятно, почти наверняка, плохое.
Ну да ладно. У меня неплохое воображение, а это ничуть не хуже, чем великие приключения и настоящая любовь. Фантазии превосходят реальную жизнь примерно в девяноста процентах случаев. И не говорите, что я неправ. Это ведь вы сейчас уткнулись носом в книгу, так что в какой-то степени со мной согласны, я знаю.
– Храм Торны Гортхит? – Голос Ари застает меня врасплох, отвлекая от целенаправленного разрушения четвертой стены. (Это часть декорации – не принимайте всерьез.) Заглядывая мне через плечо, она читает рекламную листовку, над которой я колдую последние десять минут. – Звучит зловеще, Джуд.
–Место кишит опасностями,– объясняю я. Шариковая ручка царапает по белой бумаге, и виниловая пластинка на рисунке превращается в черное солнце, зависшее над усеянным деревьями горизонтом. Я придал буквам в словосочетании «ОТКРЫТЫЙ МИКРОФОН» форму древнего храма, разрушающегося от времени.– Я все еще работаю над названием. Нейминг[2] – всегда самое сложное.
Ари наклоняется ближе. Ее волосы собраны сзади в небрежный пучок, и одна прядь, выбившаяся из него, задевает мое предплечье, прежде чем Ари успевает заправить ее за ухо.
– Предполагается, что это я?
Я выдерживаю паузу, изучая флаер. «„Венчерс Винил“ представляет… Вечер открытого микрофона! 18:00, первое воскресенье каждого месяца. Приветствуются все музыкальные стили». Нижнюю половину листовки раньше занимал рисунок девушки с гитарой, но я видоизменил инструмент, чтобы он больше походил на лютню, удлинил волосы девушки и одел ее в плащ и сапоги для верховой езды. Настоящий средневековый шик.
–Э-э, нет. – Я постукиваю по рисунку. – Это Арасели Великолепная, самый известный бард на всей земле. Очевидно.
Ари понимающе распахивает глаза и шепчет:
– Мне почему-то думается, что это я.
Я поднимаю листок и поворачиваю его к ней лицевой стороной.
– Это лютня, Ари. Ты играешь на лютне? Серьезно?
– Нет. – Она вглядывается в рисунок, прежде чем добавить: – Но я уверена, что смогла бы.
– Да уж. Арасели Великолепная тоже любит покрасоваться.
Ари смеется.
– Так что же происходит в этом жутком храме?
