Когда отец ушел, от нашей семьи остались мама да я. Папа сказал, что теперь семьей я должен считать и ребенка, который родился у них с Марджори, его новой женой. А еще Ричарда, сына Марджори от первого брака. Он, в отличие от меня, спортивная звезда, даром что на полгода моложе. Ничего подобного, семьей были мы с моей мамой Адель, и все. Да для меня скорее хомяк Джо член семьи, чем Хлоя, папина маленькая дочка.
По субботам, когда отец заезжал за мной и вез нас всех ужинать во «Френдлис», меня сажали к Хлое на заднее сиденье. В ресторанной кабинке он выкладывал на стол ворох бейсбольных карточек, чтобы мы с Ричардом их поделили. Свои я всегда отдавал Ричарду. А что такого? С бейсболом я не дружил. Когда учитель физкультуры говорил: «Генри, сегодня ты играешь за синих», синяя команда чуть не рыдала.
Мама почти не заговаривала ни о моем отце, ни о его второй жене, ни о ее сыне, ни о Хлое. Но однажды я случайно оставил на столе фотографию, которую подарил папа. За год до этого он взял меня вместе со своей новой семьей в Диснейленд. Там нас и сфотографировали. Зажав фотку в маленькой бледной руке, мама разглядывала ее не меньше минуты. При этом она наклонила голову чуть в сторону, изящно так, словно фотограф заснял величайшую тайну на свете, а не нас на карусели, впятером забившихся в «чайную кружечку».
– Наверное, твоего отца беспокоит, что у девочки глаза разные, – начала она. – Это, может, и не умственная отсталость, а просто задержка в развитии, но проверить все же следует. Генри, ребенок кажется отсталым?
– Ну, есть немного.
– Так и думала. Девочка на тебя совсем не похожа.
Да, я точно знал, кто моя настоящая семья.
Она.
* * *
Та вылазка стала для нас настоящим событием. Мама редко куда выбирается, но мне понадобились брюки для школы. «Значит, „Прайсмарт“», – сказала мама таким тоном, будто я нарочно за лето вытянулся на полдюйма, чтобы создать лишние проблемы, а уж их-то ей и без того хватало.
Машина завелась, едва она повернула ключ, – чудо из чудес, ведь мы никуда не выезжали больше месяца. Вела мама, как всегда, медленно, словно дорогу застилал туман или покрывал лед, а ведь только заканчивались летние каникулы, приближался День труда, и вовсю сияло солнце.
Лето получилось длинным. В самом начале каникул я надеялся, что мы выберемся на океан, ну хоть на денек, отдыхать-то долго, но мама сказала, что, во-первых, на больших автострадах бешеное движение, а, во-вторых, на пляже я точно обгорю: мастью в него пошел. «В него» – значит в папу.
В июне, когда кончилась учеба, потом в июле, потом в августе, который вот-вот пролетит, я мечтал, чтобы случилось хоть что-нибудь необычное, но ничего не происходило. Папа все так же возил меня во «Френдлис», потом в боулинг, непременно с Ричардом, Марджори и Хлоей. Еще мы ездили в Уайт-Маунтинс на фабрику, где плетут корзины, и, по желанию Марджори, на ту, где делают свечи, которые пахнут клюквой, лимоном и имбирем.
Оставшееся время я просидел у телевизора. Мама научила меня играть в солитер, а когда и он надоел, я вычистил весь дом, даже углы, в которых годами не убирались. Так удалось заработать полтора доллара, которые уже жгли карман, – хотелось купить сборник кроссвордов. Сейчас, спустя много лет, даже фрики, каким был я, играют на приставках, но в то время «Нинтендо» покупали только самые крутые семьи, и мы с мамой были не из их числа.
Тем летом я целыми днями думал о девочках, но к действиям не переходил. Мне только стукнуло тринадцать. Хотелось узнать: какое оно, женское тело, и чем люди, разнополые само собой, занимаются наедине, и как до сорока лет обзавестись подружкой. Короче, вопросов хватало, а маме их, конечно, не задашь. Впрочем, порой она сама поднимала «интересные» темы, например в машине по дороге в супермаркет.
