Москву я помню с детства. Лет с трёх, когда мы каждый год летом останавливались здесь для пересадки с вокзала на вокзал и с поезда на поезд. И редко получалось так, что можно было закомпостировать билеты в один день.
Первое воспоминание приходится на 1954 год. Мы сидим за выносными столиками ресторана «Метрополь» под полосатыми цветными тентами. Я пью лимонад из тяжёлого скользкого стакана, который непослушно выпрыгивает и разбивается под ногами. Ко мне кидается официант в белом костюме, и я от испуга начинаю орать и плакать. Все вокруг оборачиваются и улыбаются. Мама потом уточняла: смеялись иностранцы, а несколько наших кидали суровые взгляды на молодого бестолкового официанта и застывшего за ним памятником с выпяченной грудью главного распорядителя. Дело в том, что в послевоенном Советском Союзе маленьких детей все любили, как никогда потом, и в любых случаях безоговорочно принимали сторону малышей. Иностранцы же смеялись не иронично и не над нами: мой отец сидел в офицерском мундире, который тогда воспринимался либо уважительно, либо боязливо, а мама встревожено укачивала сестрёнку, лежавшую в пышном свёртке с оборочками и бантиками, порываясь одновременно каким-то образом успокоить и меня.
Отец недавно вернулся из Германии, где служил командиром взвода в Штендале, а взводный тогда там получал оклад почти как командир полка в Союзе, и сохранил привычку посещать дорогие рестораны, и особенно в Москве.
Когда я стал школьником, то мне разрешалось одному сходить на работу к Клавдии Серафимовне на станцию метро «Проспект Мира». Если мы по приезде заставали её на работе, то получали от неё ключ от коммунальной квартиры, куда и несли вещи, а если напарница сообщала, что Клавдия Серафимовна придёт во вторую смену, то направлялись прямо в Банный переулок, где и происходила радостная и сердечная встреча.
Клавдия Серафимовна прежде долгое время работала в будке горсправки напротив Казанского вокзала, и обычно замечала нас издали. Она немедленно закрывала окошко и выходила встречать. Очередь грустно наблюдала, как Клавдия Серафимовна, вытерев губы, вкусно расцеловывала наше семейство, начиная с детей и заканчивая с особой почтительностью отцом, который, поставив на асфальт два огромных фибровых немецких чемодана, расправлял сжатые мундиром плечи и туго стянутую стоячим целлофановым подворотничком шею, чтобы тут же немедленно попасть в плен к Клавдии Серафимовне. Та начинала делиться со мной и сестрёнкой своими любимыми карамельками, говорила, какая наша мама красивая и молодая, какой папа «героически статный». И если кто из очереди пытался напомнить о «коротких справочках», Клавдия Серафимовна задорно спрашивала, неужели она бросит «своих миленьких» на вокзале ради информации о номере автобуса или месте проживания «чужой гражданки»?
Клавдия Серафимовна в этот момент оптом рассчитывалась со всеми прошлыми жалобщиками по поводу своей персоны, да и заодно давала себе яркую передышку от монотонной работы. Её в Мосгорсправке очень ценили за память и хорошо подвешенный язык. Да и работать там мог далеко не каждый – попробуй повороши засаленные справочники или пробейся к конторскому телефонному оператору для получения информации о проживании гражданина Крекало, или Пиндяйкина, если точное написание его фамилии заказчик не знал, или путал отчество с именем, или затруднялся с годом рождения, а то и вообще пытался выяснить то, что смутно помнил с какого-нибудь 1928 года. Клавдия Серафимовна же в этом случае бросала точный наводящий вопрос, а то и устраивала отъём показаний, и в результате незадачливый гость столицы получал за пять кровных копеек адресок, а за дополнительные три ещё и описание маршрута проезда к своему дальнему родственнику или бывшему односельчанину. Если клиент затруднялся, как благодарить добрую женщину, да при этом оказывался расторопным по грамоте, Клавдия Серафимовна рекомендовала написать благодарственное письмо начальству, что охотно и делалось.
