Исходным материалом для этой книги послужил курс лекций и семинаров, проведенных мною в городе Кемерово. В книге сохранен их свободный, неакадемический стиль и формат общения с аудиторией. Уже довольно длительное время я работаю супервизором, провожу семинары и читаю лекции русским, литовским и польским коллегам. За этот период я многое узнал о жизни в советские и постсоветские времена: о расколе в обществе, о стремлении к политической и экономической свободам, к свободе общей и индивидуальной, а также об искусстве преодоления и выживания в мире, который временами реалистичен, а иногда сюрреалистичен. И мне кажется, что я познал что-то особенное – то, с чем невозможно встретиться на Западе, работая в обычной терапевтической манере.
Атмосфера, которая констеллируется в терапевтическом пространстве на Востоке, похожа на свинг из ритуального православного песнопения и отсылает нас к концепции русских символистов и их мотивам православной традиции, относящимся к психическому пространству «соборности». Русский философ Алексей Хомяков выражал этим словом «единство во множественности» – идею, которую позже развили Владимир Соловьев и Сергей Трубецкой. Вячеслав Иванов в 1913 году представил концепцию русского символизма как особое социальное расщепление. Мне кажется, что в работе моих восточноевропейских коллег есть что-то от этого расщепления, и это, вероятно, связано с их интуитивной и чувствующей функциями. Эти функции имеют гораздо бóльшую ценность на Востоке, чем на Западе.
Из многочисленных супервизий я знаю, как трудно дистанцироваться от своей точки зрения и пытаться узнать что-то новое.
Для этого нужно преодолеть достаточно сильное сопротивление, степень которого зачастую недооценивается: страх перед незнакомым, другим, перед однородным автохтонным населением чужаков. Иллюзия того, что другой функционирует, чувствует и думает так же, как и я, является одним из сильнейших механизмов защиты эго-комплекса психоаналитика. Вот почему К. Г. Юнг и аналитическая психология всегда требовали изучения инаковости в символах, обрядах, искусстве и фольклоре, как и изучения незнакомых культур в целом. В бессознательном, особенно в коллективном, содержится то неизвестное, что управляет проявлениями коллективного сознания. Восточная Европа всегда была плавильным котлом различных культур, языков и традиций.
Мои корни находятся в России: моя мать, русская дворянка, жила в Царском Селе в Санкт-Петербурге. Она уехала из России после революции в 1919 году. Мой отец был немецким врачом. Он попал в плен в Африке, а в 1948 году вернулся в Германию и вскоре умер. С тех пор в нашей семье стала преобладать русская культура. Примерно в десять лет я решил, что надо учить русский язык. Я был очарован русской культурой: литературой и музыкой. Мое мышление сформировалось под влиянием книг Достоевского, Толстого и других русских писателей.
После распада Советского Союза я почувствовал сильную ностальгию и желание вернуться на родину предков. Это и привело к тому, что мы с женой организовали фонд для оказания помощи коллегам из Восточной Европы, чтобы они могли учиться аналитической психологии.
Мое первое образование – протестантское богословие, а второе – юнгианская психология. Помню свое первое впечатление от работ Юнга: мне было интересно все, что связано с аналитической психологией, а в ее символах я явно ощущал стремление к пониманию человека и его души.
В этой книге я обращаюсь к реальным переживаниям, из которых состоит наша жизнь, и надеюсь, что она будет интересна как профессионалу, так и любому читателю, интересующемуся аналитической психологией.
Герт Зауэр
