Мое вдохновение разбрызгано, разбросано, распрятано. Оно закатилось за буфеты, шкапчики, в тайные полочки личных историй. Оно неразгаданными намеками поблескивает из тени сбывшегося, но не рассказанного и мне ничего не остается, как выбрать и обозначить свою миссию.
Пытаюсь удержать в руках ускользающий шар. Он замешан на основе каких-то загадочных компонентов. Он прожит и вынянчан, оплакан, выстрадан, отпразднован и уже готов к раскатке.
Наощупь выискиваю волну, пытаюсь изловчиться, освободиться, осмелиться, чтобы придать своей находке форму, развернуть её и показать во всей красе не описанной в известных доселе учебниках мудрости.
Мы можем поговорить или помолчать. Можем быть знакомы, или просто пройти мимо едва зацепившись взглядами. Для меня нет препятствий. Я разгадываю личные истории и придаю им форму.
Мне иногда удается отыскать нужные слова. Чтобы передать чувства, удивить глубиной, заставить прослезиться. Пообниматься с печалью, пройтись под ручку с радостью.
Недопустимо порой раскрывать имен и координат. В этом сложность.
Я имею право рассказать все подробности, и я обязана все скрыть. Это непростая задача. Но тем она мне и дорога. В этом мой смысл. Моя тайна.
Вытаскиваю детали, выискиваю смыслы и подбираю слова. Они везде. Они дают мне силу. Они дают мощь самой главной личной истории – моей собственной.
«Большую часть Летних историй я написала в рамках писательских флешмобов в проекте «Пишу и публикую». Благодарю моих виртуальных подруг – Татьяну Ганчо и Елену Биляк – за поддержку и вдохновение.
Читайте и пишите вместе со мной.
Оксана.»
История первая – Деревенская
Наш хутор был самым дальним. Мы тряслись в москвиче по рыжей проселочной ленточке. Я любила рассматривать редко разбросанные дома. Хозяйские постройки проезжали медленно, а потому разглядеть можно было все в подробностях. Куриц. Искусно сложенные дрова в поленницах. Корзины с яблоками. Пушистые кусты георгинов. Лица хуторян в окошках или в дверях.
Неизменными спутниками пылящей по деревенской дороге машины становились местные Бимки и Тузики. Загавкают по-хозяйски, побегут вровень с машиной, потом сзади, не сдаваясь и путаясь в облаке пыли. А я пялюсь в заднее окно машины, выглядываю Тузика, беспокоюсь, чтоб с большого рвения под колеса не угодил. И вот вижу, очередной Бимка сдался. Постоял еще, погавкал и пошел домой, за честно заработанной косточкой.
А вот заметная рябина. Дорога чуть сворачивает влево, и я уже различаю в подоле леса низенький бабушкин дом. Рыжеющая соломенная крыша. Синие маленькие окошки.
– Вот он, наш дом, – говорит мама. А папа вспоминает, как меня из роддома сюда привезли. И как мои первые пеленки болтались здесь на ветру в июльско-августовском солнечном воздухе.
Мы съезжаем с дороги и торжественно тянемся по заросшей травой дороженьке. Машина зажевывает травяную поросль и стебли громко барабанят по железному днищу транспортного средства.
Москвич упирается в бревенчатую стену. И я выхожу в траву. Этот воздух. Он укутывает меня. В нем моя жизнь. В нем мои силы.
Дикие гвоздики. Полынь. Сухой рыжий мох между древними бревнами. Земляника. Дикая мята. Картофельная ботва. У меня яркая обонятельная память. Очень чувствительный нос. По-видимому, это идет отсюда. С этого пятна природы между латгальскими болотами, где мои предки живут с 19 века. Жили.
***
А в начале 21 века я в последний раз увижу эти стены еле держащими свою древнюю ускользающую мощь. Мы с Крёстным пойдем по заросшим тропинкам, которые еще помнят наши ноги. И будем видеть то, чего уже почти нет. Вон там был колодец. Вон там – баня. А вот тропинка между картофельными огородами. Вот тут всегда ячмень рос. А там сарай, который сгорел. Крёстный вспомнит, как тогда спасали дом от пожара. И как позже отстраивали новый сарай.
