Каждый рождается с определенной целью – полагаю, в привитой обществом фразе есть некая доля правды.
Я была проверочным этапом и несла на себе этот ярлык не только для рано повзрослевшей матери, но и для еще одного человека. Словами не описать, как тяготили цепи. Это как быть прикованной к ржавому якорю: тебя уносит все глубже, глубже, глубже… Достигнув дна, ты понимаешь, что тебе не всплыть никогда. Поначалу винишь в этом других, но, уловив суть ситуации, осознаешь исключительно свою вину.
У каждого есть якорь. Мой, например, известен под именем Дилан. Да, речь о том самом Дилане Клеймане.
Мы с Диланом, к слову, оказались в одной лодке – эта мысль солнечными лучами озарила нас в первый день знакомства: пока сверстники наслаждались детством, мы при себе уже имели какую-никакую карьеру. Манипуляции со стороны матерей, миленькое личико, за которое тетеньки и дяденьки готовы платить деньги, – все это смешивалось в однородную серую кашу, и мы при всем желании не могли узреть, что сбиваемся с пути.
Каждый рождается с определенной целью: для Дилана я лишь проверочный этап. Для Хёна отчасти тоже. Но обо всем по порядку.
Часть первая
Так называемому вступлению этого рассказа суждено слегка растянуться, но если хочешь срубить дерево, то начинай с корня. В данном случае истоки ведут в недра земли, до которых копать очень долго.
Древо Евы Ронан – крепкий, молодой дуб, впившийся в землю небывалой мощью. Его несокрушимость была проблемой девушки на протяжении многих лет. А знаете почему?
Каждый белый день растение подпитывалось со стороны юной Ронан, лелеялось и грелось одной ею куда сильнее, чем солнцем и всем миром. Разве можно так просто искоренить то, что было выращено твоими же усилиями?
То-то же.
Вернемся к корням. Если семена попали в землю случайно, то росток начал прорастать в день, когда Дилан впервые поднял на Еву руку.
Все было по вине самой Евы. Она это не только знала, но и в открытую признавала, пускай неведение, возникшее после инцидента, и не думало ее покидать. Опухшая от удара щека неприятно колола, горячие слезы теснились в глазах. Время прекратило иметь какое-либо значение. Она хныкала, пялилась в одну точку и пыталась воссоздать то, что, казалось, произошло всего несколько секунд назад. Но травмы были настолько глубокими, что воспоминания, словно кадры бестолкового фильма, канули в небытие.
(В небытие кануло и ее самолюбие тоже.)
Через час Дилан вновь возник в комнате. Остудив голову, он склонился над перепуганной Евой, одаривая ее страдальческим взглядом. Некогда кричащий, швыряющий по комнате попадающиеся под руку предметы бывший актер – нет, озверевший от ревности монстр! – заревел в голос. Думалось, он раскаивался; трясся над хрупким девичьим телом, что в свою очередь застыло каменной статуей. Ева смотрела на него, такого до чертиков уязвимого и одновременно сильного парня, а потом тоже заплакала. Ощущая на плечах бремя вины, принялась извиняться, лишь бы ему стало легче. Повторяла его же слова: да, это я виновата в проявлении ревности. Да, я обязана вступать в коллаборации с тобой и только с тобой!..
Ничего страшного. Она будет терпеть до тех пор, пока он не встанет на ноги. Зато вместе. И в горе и в радости.
А росток все глубже пускал корни. Дилан все чаще пользовался слабостью и виной. Ева все реже считала себя человеком.
Нынешняя Ронан со сложностью вспоминает то время – уж слишком сильно задевает собственная наивность. Однако это был хороший опыт. В конце концов, ничто не делает нас сильнее, чем саморазрушение.
Люди частенько полагаются на удачу и неосознанно шагают к ней навстречу, отказываясь от суровых реалий.
