Сирота земли. Жизнь на чужбине

Россия, встретившая нас в августе пронизывающим холодным ветром и шквалистым дождем, стала для моей семьи домом на долгие годы. В одиннадцать мне пришлось адаптироваться к жизни в новой для себя реальности. В России я оказалась в условиях абсолютного вакуума: русского языка я не знала и, что говорили окружающие, совершенно не понимала.

Родители были вынуждены снимать малюсенькую однокомнатную квартиру, в которой даже не помещался холодильник, из-за чего все скоропортящиеся продукты мама старалась закупать на один день. Мне приходилось спать посреди комнаты на узенькой брезентовой лежанке, зажатой между диваном, на котором спали родители, и сервантом, забитым старой посудой хозяев квартиры.

То, что у семьи совсем нет денег на существование, стало понятно довольно быстро. Небольшую сумму, которую папа привез с собой, он был вынужден потратить на покупку практически заброшенного дома в глухом селе за двести километров от города для того, чтобы семья могла получить местную прописку и оформить свое пребывание в стране легально. Ведь без прописки можно было забыть о какой-либо нормальной работе, да и меня в школу вряд ли бы взяли учиться, а сентябрь был уже на носу. Отец очень надеялся на скорое получение работы, а с ней и стабильного заработка, ведь на родине он был отличным специалистом и занимал руководящую должность на заводе. Однако время тогда было смутное: в девяностые в России и местному населению приходилось туго с заработком, а уж для приезжих вообще не было вакансий. Дверь перед ними закрывалась, как только выяснялись их фамилия и страна, из которой они прибыли. Дальше никто даже не интересовался опытом работы или профессиональными навыками кандидата.

Меня отправили учиться в школу, но так как я совершенно не знала русского языка, мама просто договорилась с директором, чтобы я какое-то время посидела на последней парте вместе с учениками первого «Б» класса и попробовала приспособиться. Это было очень странное время: я приходила в класс, садилась за парту, доставала тетрадь, пенал и учебники и просто сидела. Я не понимала, о чем вокруг говорят, и была чем-то вроде зверька из живого уголка для своих одноклассников: они часто ко мне подходили – что-то говорили, трогали меня, трогали мои вещи, иногда злились непонятно на что и толкали меня.

Жизнь изменилась, приходилось меняться и мне. Но не всё легко давалось. Первое время любой шум пугал, я вздрагивала, оборачивалась. Недалеко от школы проходила трасса, где часто ездили большегрузы, и периодически оттуда доносились громкие звуки, хлопки. Я машинально пряталась под парту, чем очень веселила весь класс. Насмешки со стороны сверстников стали обыденными, повод находился всегда: начиная с моего абсолютного незнания русского языка и, как следствие, непонимания, что мне говорили, заканчивая моими страхами и внешним видом. У всех девочек были коричневое школьное платье и два фартука: белый, парадный, и черный, на каждый день. А мне отдали форму моей родственницы из гимназии, где платье было темно-бордовое, а фартука вовсе не было. Платье было очень красивым, но, к сожалению, висело на мне, как на вешалке, – я была слишком худенькой. В нем мне пришлось проходить весь первый учебный год.

Мне очень повезло с первой учительницей. Она была крайне мудрая женщина и смогла разъяснить детям, что я все-таки не зверек из красного уголка, а живой человек, и через пару недель дети потеряли ко мне интерес и только изредка обращали на меня внимание.

Но порой и она проявляла непонимание, тогда в моем дневнике появлялись записи. Почему-то я писала только про страшное и обидное, что со мной происходило, но никогда не описывала хорошие события, думая, что они в этом совершенно не нуждаются.