Скатерть Лидии Либединской
Лидия Либединская (1921-2006) – прозаик, литературовед; урожденная Толстая, дочь поэтессы Татьяны Вечорки, автор книги воспоминаний «Зеленая лампа».
Всю жизнь Лидия Либединская притягивала незаурядных людей, за столом ее гостеприимного дома собирался цвет нашей культуры: Корней Чуковский, Виктор Драгунский, Давид Самойлов, Семен Липкин, Булат Окуджава, Каверины, Заболоцкие… Самодельная белая скатерть, за которой проходили застольные беседы, стала ее Чукоккалой. Литераторы, художники, артисты и музейщики оставляли на ней автографы, стихи, посвящения, рисунки.
Эта книга и получилась такой же пестрой и разнообразной, как праздничный стол. В ней звучат голоса, звенят бокалы, провозглашаются тосты, зачитываются послания, вспоминаются грустные и смешные случаи. На страницах ее собрались те, кого она так любила, – родные и друзья.
| Жанры: | Культурология, Биографии и мемуары |
| Цикл: | Не является частью цикла |
| Год публикации: | 2013 |
Читать онлайн Скатерть Лидии Либединской
Издание подготовлено при участии Дома-музея Марины Цветаевой в Москве В книге использованы фотографии из семейных архивов Либединских и Губерманов; М.С.Наппельбаума (Агентство ФТМ Лтд.) – в т.ч. в оформлении переплета; из книги: Вечорка Т. Портреты без ретуши: стихотворения, статьи, дневниковые записи, воспоминания / вступ. ст., подготовка текста, коммент, примеч. А.Е.Парниса. Москва: Дом-музей Марины Цветаевой, 2007
Эта книга получилась такой же пестрой и разнообразной, как праздничный стол в доме Лидии Либединской. В ней звучит человеческий гомон, звенят бокалы и провозглашаются тосты, зачитываются смешные послания, вспоминаются грустные и смешные случаи.
Как и сама хозяйка, многие гости уже покинули этот мир, но застолье все длится и длится.
На страницах этой книги собрались те, кого она так любила, – родные и друзья Лидии Либединской.
Наталья Громова
Часть 1
За пределами «Зеленой лампы»
Случайное рождение
Своим рождением Лидия Борисовна была обязана Провидению в лице советской власти. Девочка родилась по чистой случайности. Только что закончилась Гражданская война, и ее родители боялись заводить детей. Но в середине 1920 года в Баку большевиками под страхом расстрела были запрещены аборты. Так Советская власть по праву могла записать этого ребенка в свой актив. Лида Толстая ответила ей любовью к отдельным советским писателям и поэтам: Юрию Либединскому (ставшему мужем), Михаилу Светлову и Александру Фадееву.
В то же время при крещении у ее купели стоял великий поэт-символист Вячеслав Иванов, назвали ее – Лидией, любимым именем поэта. Будущий эмигрант невольно благословил крестницу на сопротивление всему советскому, косному, бездарному, что будет встречаться на ее пути. А ее мать открыла дочери то, чего были лишены все советские дети, – запечатанный семью печатями Серебряный век. Велимир Хлебников встречал Лидию Борисовну, когда она была в утробе матери, а с Маяковским, Пастернаком, Цветаевой и Ахматовой была знакома лично.
Поэтесса из Петербурга
«Моя мать носила клетчатую кепку и дружила с футуристами, потом с "ЛЕФами"», – так начинается книга Лидии Либединской «Зеленая лампа».
Татьяна Ефимова. 1910-е
Правда, в начале десятых годов будущая мать Лиды Толстой Татьяна Ефимова, с первых публикаций стихов выступавшая под псевдонимом Татьяна Вечорка, ходила в широкополых шляпах и длинных платьях, училась в петербургской Академии художеств, писала романтические стихи. В Петербурге шла бурная жизнь: кафе «Бродячая собака», посещение поэтических вечеров с участием Блока, Кузьмина, Ахматовой, Маяковского, сочинение стихов, публикации в журналах… Случайно сохранившиеся отрывки полудневникового, полумемуарного характера говорят о ее замечательном литературном даре.
На небольшом листке с разорванными краями, чудом уцелевшем, – портрет Распутина, петербургская предреволюционная атмосфера.
Татьяна Ефимова. 1910-е
«Распутина я видела весною 1915-го на Невском, в густой толпе, в сумерках. Ученик Академии художеств Глеб Бердяев сказал мне, трогая за локоть: "Смотрите, Распутин".
Перед нами вплотную почти шел сухонький человек небольшого роста, в чем-то длинном – не то ряса, не то одеяние.
Даже в густой толпе гуляющей публики он услышал свою фамилию и обернулся, ища, кто его назвал.
Лицо его было серо, но запомнились громадные, запавшие, пронзительные глаза – альбиносо-серые с мелкими зрачками в очень черных ресницах – и злой рот, довольно-таки яркий, в перепутанных волосах бороды, как будто неопрятный.
Лицо было определенно злое и как бы напуганное – в глазах не было стоячей воды, они все время дрожали и бегали.
Глеб улыбнулся и подмигнул мне.
Распутин усилил шаг – будто женщина, подобравшая юбку, и пошел дальше как-то криво, пристукивая палкой».
