Христиане по имени, мы язычники по своим мыслям, чувствам и поступкам. Эгоизм – вот основа человеческих побуждений. Но душа человека по природе христианка, она тоскует, задыхается в атмосфере эгоизма, она инстинктивно стремится к христианским идеалам, ищет Христа и жизни по Его заветам.
Напрасно люди стали бы искать в современной литературе удовлетворения христианским запросам души. Таких произведений, в которых отражались бы христианские идеалы, теперь почти нет. Рассказы Сельмы Лагерлёф – одна из немногих книг, проникнутых христианскими идеалами. Ее рассказы – не исторические повествования, это благочестивые сказания, навеянные христианскими преданиями и настроениями. И всякий, в чьей душе не погасла искра Божия, найдет в книжке Лагерлёф отзвуки высоких христианских порывов и христианских настроений, найдет отдых и успокоение от мелких эгоистических интересов обыденщины.
1913 год, приложение к журналу «Отдых христианина»
Когда мне было пять лет, меня постигло большое несчастье. Я не знаю, испытывала ли я впоследствии горе большее, чем тогда.
У меня умерла бабушка. До того времени она каждый день сидела на угловом диване в своей комнате и рассказывала чудные сказки нам, детям, смирно сидящим возле нее.
Я не помню бабушку иной; мы боялись проронить хоть слово из ее рассказов. Это была очаровательная жизнь! Не было детей более счастливых, чем мы.
Я смутно помню бабушку. В памяти запечатлелось, что у нее были прекрасные, белые, как снег, волосы, что была она очень сгорблена и постоянно вязала свой чулок.
Еще помню, что, когда бабушка кончала рассказ, она клала руку мне на голову и говорила: «И все это такая же правда, как то, что я тебя вижу, а ты – меня».
Бабушка умела петь красивые песни; но она это делала не каждый день. Одна из ее любимых песен был про какого-то рыцаря и морскую деву, там еще был припев: «Как холодно веет ветер, как холодно веет ветер по широкому морю».
Вспоминаю я маленькую молитву, которой научила меня бабушка, и стихи псалма.
О большинстве историй бабушки сохранились у меня лишь слабые, неясные воспоминания. Только один из них помню я так хорошо, что могу рассказать. Это маленький рассказ о Рождестве Христовом.
Вот почти все, что у меня сохранилось в памяти о бабушке; но лучше всего я помню горе, которое меня охватило, когда она умерла.
Я помню то утро, когда угловой диван остался пустым, и было невозможно себе представить, как провести длинный день. Это помню я хорошо и никогда не забуду.
Нас, детей, привели, чтобы проститься с умершей. Нам было страшно поцеловать мертвую руку; но кто-то сказал нам, что последний раз мы можем поблагодарить бабушку за все радости, которые она нам доставляла.
Помню, как ушли сказания и песни из нашего дома, заколоченные в длинный черный гроб, и никогда не вернулись.
Помню, как что-то исчезло из жизни. Будто закрылась дверь в прекрасный волшебный мир, доступ в который нам был до того совершенно свободен. С тех пор не стало никого, кто смог бы снова открыть эту дверь.
Помню, что пришлось нам учиться играть в куклы и другие игрушки, как играют все дети, и постепенно мы привыкли к ним. Могло показаться, что заменили нам новые забавы бабушку, что забыли мы ее.
Но и сегодня, через сорок лет, в то время, как разбираю я сказания о Христе, собранные и слышанные мною в далекой чужой стране, в моей памяти живо встает маленький рассказ о Рождестве Христовом, слышанный мной от бабушки. И мне приятно еще раз его рассказать и поместить в своем сборнике.
* * *
Это было в Рождественский сочельник. Bce уехали в церковь, кроме бабушки и меня. Я думаю, что мы вдвоем были одни в доме; мы не смогли поехать со всеми, потому что она была слишком стара, а я слишком мала. Обе мы были огорчены, что не услышим рождественских песнопений и не увидим священных огней.
