Таинственный сад

© Кондесюк С. В., рисунок на обложке, 2019

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Когда Мери Леннокс прислали жить к дяде, в Миссельтуэйт-Мэнор, все говорили, что она самый неприятный ребенок, которого им когда-либо приходилось видеть. Это была правда. У нее было маленькое худое лицо, маленькое худое тело, жидкие светлые волосы и кислое выражение лица. Волосы у нее были белокурые, а лицо желтое, потому что она родилась в Индии и вечно хворала то тем, то другим.

Отец ее состоял на службе у английского правительства, всегда был очень занят и тоже часто хворал, а мать ее была красавица, которая любила только бывать в гостях и веселиться в кругу веселых людей. Ей вовсе не нужен был ребенок, и, когда родилась Мери, она поручила уход за нею туземной служанке, или айэ, которой дали понять, что если она желает угодить мем-саиб[1], то ребенок не должен попадаться ей на глаза.

Мери не помнила, чтобы когда-либо видела близко что-нибудь, кроме смуглого лица своей айэ или других туземных слуг; а так как все они всегда повиновались ей и позволяли ей делать все по-своему, потому что мем-саиб могла бы рассердиться, если бы ее обеспокоил крик ребенка, то шести лет от роду Мери была величайшей эгоисткой и тиранкой.

Молодая гувернантка-англичанка, которую взяли, чтобы научить Мери читать и писать, так невзлюбила ее, что через три месяца отказалась от места, а когда являлись другие гувернантки, то они уходили через еще более короткое время, чем первая. И если бы Мери самой не захотелось выучиться читать и писать, то она никогда не имела бы возможности научиться даже азбуке.

В одно страшно жаркое утро – ей тогда было уже около девяти лет – она проснулась особенно злая и разозлилась еще больше, когда увидела, что служанка, стоявшая возле ее постели, была не ее айэ.

– Зачем ты пришла? – сказала она чужой женщине. – Я не позволю тебе остаться тут. Пришли мне мою айэ!

У женщины был испуганный вид, и она пробормотала, что айэ не может прийти, а когда Мери пришла в такое неистовство, что стала бить и толкать ее, то она только испугалась еще больше и повторила, что айэ невозможно прийти к мисси саиб.

В это утро в самом воздухе точно носилось что-то таинственное. Ничего не делали обычным порядком, и некоторых из туземных слуг вовсе не было видно, а те, которых Мери видела, двигались торопливо или украдкой, с бледно-серыми испуганными лицами. Но ей никто ничего не говорил, и ее айэ все не являлась.

Утро проходило; скоро она осталась совсем одна и наконец вышла в сад и стала играть тоже одна под деревом, около веранды. Она делала вид, что устраивает цветочную клумбу, и втыкала большие ярко-алые цветы в маленькие кучки земли, все больше и больше раздражаясь и бормоча себе под нос все то, что собиралась сказать саиди, все те бранные слова, которыми собиралась обозвать ее, когда она вернется.

– Свинья! Свинья! Свиное отродье! – говорила она, потому что назвать туземца свиньей – это самое худшее оскорбление.

Она скрежетала зубами, повторяя эту фразу, когда услышала, что на веранду вышла ее мать еще с кем-то. Это был белокурый молодой человек, и оба они стояли и говорили какими-то странными тихими голосами.

Мери знала белокурого молодого человека, который был похож на мальчика; она слышала, что он был очень молодой офицер, который недавно приехал из Англии.

Девочка глядела на них обоих, но более пристально глядела на свою мать.

Она всегда это делала, когда только представлялся случай видеть ее, потому что мем-саиб – Мери часто звала ее именно так, а не иначе – была такая высокая, стройная, красивая дама и носила такие прелестные наряды. У нее были волосы как волнистый шелк, красивый маленький нос, презрительно вздернутый, и большие смеющиеся глаза. Одежда ее всегда была легкая и развевающаяся и, как выражалась Мери, «полна кружев».