Сказанье первое. Чернильный котёнок
Кровь хлестнула рекой, но тут же успокоилась и полилась ручьём. Два пальца, срезанных по дуге чем-то невидимым, тихо упали в пыль сельской дороги. Сарик визжал во всю глотку, стоя на коленях и вцепившись в запястье искалеченной руки. Кровь продолжала литься и превращалась в бурую грязь, достигая земли. Остроносая туфля на высоком каблуке приподнялась над обезумевшим от боли пареньком и с силой опустилась на отрубленные пальцы, лежащие у его колен. Один раз, другой. Если бы Сарик знал, что знахарка, живущая на соседней улице, смогла бы их пришить обратно и они, быть может, работали бы, почти как и прежде, он, вероятно, попытался бы что-то сделать или заверещал бы еще громче. Однако он не догадывался об этом, а потому участь, постигшая некогда принадлежавшие ему пальцы в расплющенной лужице из мяса и костей, не возымела действия на парнишку.
Он всё так же, в той же тональности верещал, глядя на оскудевшую руку. Позже, когда его силком подняли с земли брат и соседка и отволокли на заплетающихся ногах к той самой знахарке, Сарик уже не орал, а только выл, так как голосовые связки, в отличие от его нетерпимости к боли, имели свой предел. Его брат Ират напрасно пытался вразумить раскисшего брата. Жизнь в их деревне была, прямо сказать, не сахарной, и отрубленные пальцы не казались такой уж страшной бедой для местных. Иной раз, возвращаясь с охоты, многие бы с радостью поменяли прокушенное бедро или отсутствующую руку на парочку не самых нужных пальцев – безымянный и мизинец.
Мужчины в их селе прилаживались к общему делу рано. Ирату даже двадцати ещё не стукнуло, а он уже как четыре года вовсю помогал отцу. Сарику только исполнилось пятнадцать, и его собирались взять на первую охоту. В целом, в деревне мужчины промышляли не только охотой, но вся суть сводилась к одному – выживание. Теперь из-за травмы брата Ирату пришлось взять часть его обязанностей на себя, одной из таковых являлся сбор хвороста в лесу. По мнению самого парня и его отца, Сарик вполне мог бы управиться с этой и многими другими задачами только одной рукой, но мать, души не чаявшую в младшем сыне, переспорить не удалось. Сарик уже четвёртый день ходил с забинтованной рукой и при любом удобном случае изображал больного мученика, хотя за минувший срок травма его уже наверняка перестала кровоточить после снадобий знахарки.
Ират, в отличие от младшего брата, подрабатывал на каменоломне и помогал отцу на мельнице, поэтому сборкой хвороста занялся уже почти ночью, а ночной лес – это совсем то же самое, что дневной. В очередной раз наклонившись за веткой, Ират отчётливо услышал щелчок. Не произвольный треск, какой могли производить копошащиеся птицы или удирающий оленёнок. Нет, то был шорок крадущегося хищника, который неосторожно наступил на ветку, подбираясь к добыче. Ират тут же выхватил коротенький нож, припрятанный в чехле на поясе, и принялся озираться.
Темнота. Лишь темнота окружала его с трёх сторон, с четвёртой, позади, сквозь деревья виднелись огни деревни. В детстве бабушка рассказывала Ирату сказки, и в там, попав в подобную ситуацию, главные герои вопрошали: «Кто здесь?» Парень в этом смысла не видел. Если ли бы во тьме таилось разумное, не замышлявшее зла существо, оно давно бы обозначило своё присутствие приветствием, а раз такого не произошло, стало быть, и спрашивать толку никакого. Оглядев вязанку в левой руке, Ират решил, что хвороста набралось достаточно, и уже было развернулся, чтобы отправиться в деревню, но статичные огни, указывающие в темноте направление, на секунду погасли. Их заслонило нечто, пронёсшееся в сторону в нескольких метрах от парня. Самое удивительное, что при такой скорости тень не издала ни единого звука – ни шуршания, ни треска. Ират крепче сжал нож и двинулся в сторону света.
