Спустя много времени после того, как произошли все эти события, я вспомнила, что в последнюю ночь перед отъездом мне приснился сон. Я стояла посреди поля лунных лилий, а напротив меня была Мать Хранительница. Вместо весов, которые она обычно держала, в руках ее был венок. Светлые волосы ее спускались до самой земли, и казалось, что уходили вглубь, как корни деревьев. Она надела венок мне на голову, и я поняла, что сама была Хранительницей. Это мои русые волосы уходили под землю, и меня согревал своей любовью бог Солнце.
Я проснулась с легким ощущением, будто и вправду была немного богиней. Это приятное чувство очень быстро пропало. Трудно сохранять добрые мысли, когда в твоем супе плавает дохлая мышь.
Из приюта меня выслали с таким нескрываемым удовольствием, что это было даже неприлично. Старшая наставница еще сутра откупорила бутылочку неплохого вина в честь этого события, и до самого обеда из ее кабинета доносилось нескладное пение в несколько голосов, наводящее на мысль, что праздновала она не одна. Наставница не поленилась выйти на крыльцо, когда прибыла почтовая карета, чтобы своими глазами увидеть, как я в нее сажусь. Красная, довольная, она вышла меня проводить в одном из тех платьев, которое отобрала год назад, когда я пришла под двери приюта. Наставница была тощей, как щепка, только поэтому и смогла ущемиться в мое старое платье, полностью расшнуровав корсет. Платье смотрелось на ней неуклюже, обычно наставница одевалась куда приличней, наворованных денег хватало на роскошные наряды, но сегодня ей было необходимо поиздеваться надо мной напоследок. Пританцовывая на месте, она помахала сухой ручкой на прощанье, и на миг высунула язык. Широко улыбнувшись и помахав в ответ, я залезла в дешевую карету почтовой королевской службы, неудобную даже на вид, заранее предвкушая, как к концу пути у меня будет болеть все тело. Карета заскрипела и тронулась, увозя меня от противной вороватой старшей наставницы к еще более отвратительной тетке, жившей, как казалось мне тогда, на краю света.
Ехать предстояло долго. Сперва я смотрела в крошечное оконце на дверце, считая верхушки неспешно проплывающих деревьев. Это быстро наскучило, и я незаметно погрузилась в полудрему воспоминаний. В приют я попала год назад, когда «сердобольные» соседи сожгли дом моих родителей. Мне было очень горько потерять его, но людей можно было понять, в то время многие так поступали. Родители умерли от болотной чумы, которая свирепствовала в наших краях почти пять лет и свела на тот свет немало народа. Соседи побоялись, что заразу разнесут крысы, блохи или бродяги, готовые поискать добро даже в таком доме.
Моим бедным родителям не повезло, лекарство от чумы было найдено королевскими магами спустя пару месяцев после того, как их не стало, а меня спасло от нее то, что я жила и училась в соседнем городе и давно не видела родителей.
Трактир, который они устроили на первом этаже нашего дома, давал мне возможность учиться в институте для благородных девиц, к которым я никакого отношения не имела. Если сказать прямо – мне в нем совершенно было не место, но папа очень гордился мной и хотел дать лучшее образование, какое только мог, а с деньгами можно было устроить и это. Поэтому он отправил меня учиться в ближайший город, где благородство и деньги были почти равноценны.
Я проучилась там два года и узнала, что моих родителей не стало, только когда директриса выставила меня со всеми моими пожитками за порог, не получив оплаты за следующий месяц. Мне было тогда уже пятнадцать, я была достаточно взрослой, чтобы жить без посторонней помощи, если бы было где. Я вернулась в родной город и обнаружила, что не стало и дома. Из родственников, еще не отправившихся в храм к Хранительнице, у меня осталась только тетка Котлета, но о ней не хотелось даже думать.
