Улица Антоколскё (M. Antokolskio gatvė)
Шесть чуд
– Теперь будешь волшебник.
Целую секунду думал: «Где я? Кто я? Зачем?» Потом сообразил, что для начала неплохо бы открыть глаза.
И ответы на вопросы, возможно, появятся сами.
Ну, или не появятся.
Ответ на первый вопрос: в гостиной у Иоланты. На диване. Зашел, называется, проведать родню. И тут же заснул сидя, вот молодец.
Ай, ладно. Я после дежурства. Сестричка простит.
Ответ на второй вопрос: я – Томас. Доктор Томас – это я, такие дела. И хватит об этом.
Ответа на третий вопрос нет и не будет. По крайней мере, явно не сейчас.
– Я сделала волшебную палочку. И тебе дарю. Теперь будешь волшебник!
Племянница Элька забралась на колени, машет перед носом сухой веточкой, завернутой в малиновую фольгу от шоколада.
Переспросил:
– Это мне?
Элька серьезно кивнула.
– Ты в прошлый раз говорил маме, что ты не волшебник. И был такой грустный. А теперь будешь волшебник, потому что я сделала для тебя волшебную палочку на шесть чуд.
Элька с тех пор, как научилась считать, очень любит число шесть. Назначила его самым главным и самым сказочным числом в мире. Кто ее разберет почему.
Подумал: надо же. Дети – загадочный народ. Никогда заранее не знаешь, что из наших взрослых разговоров они услышат и запомнят. И как это поймут. И что из этого воспоследует. Но Элька-то у нас какая молодец. Подслушала разговор, выяснила, что дядя Томас не волшебник, и вместо того, чтобы навек разочароваться на радость своим будущим психоаналитикам, тут же придумала, как исправить ситуацию. Все бы так.
Сохраняя серьезность, поблагодарил племянницу, спрятал блестящую палочку во внутренний карман.
– Только не забудь, когда шесть раз поколдуешь, чуды закончатся, – предупредила Элька. – Ты не плачь тогда!
Пообещал:
– Не буду плакать. Шесть чудес – это очень много. Мне хватит.
От обеда наотрез отказался. Сказал сестре: «Ну его к черту, лучше просто свари мне кофе, от еды совсем развезет. А мне бы до ночи на ногах продержаться».
– Опять работать? – сочувственно спросила Иоланта.
– Упаси боже. Я бы сейчас наработал, пожалуй. Ко мне друг приехал, завтра утром опять умотает. Если не погуляю с ним сегодня, все локти потом искусаю. Он редко до меня добирается.
– Самое время гулять, – вздохнула сестра. – Погодка что надо. Эх вы, счастливчики.
Погода, к слову сказать, была вполне ничего – для декабря. Минус два – не минус двенадцать. Небо затянуто облаками, но их них, хвала Небесной Канцелярии, ничего не сыпется и не льется. И ветер с реки просто зябкий, а не такой студеный, как обычно в эту пору.
Грех жаловаться.
* * *
– Я все продумал, – бодро сказал Томас. – Будем передвигаться короткими перебежками, от кофейни к кофейне. Мерзнуть и греться, мерзнуть и снова греться. И так – до упора, пока на ногах стоим. Правда здорово?
– Из огня, стало быть, опять на лед. Похоже, что вы уготовили мне ад уже на земле[1], – продекламировал Юл, ходячий сборник неопознаваемых цитат.
Выглядел он, впрочем, совершенно довольным.
Четыре часа, пять чашек кофе, три глинтвейна, флягу коньяку и полбутылки рому на двоих спустя, оба не чувствовали ни кончиков замерзших пальцев, ни земли под ногами, были невесомы, как лунные жители, возбуждены и громкоголосы, как вырвавшиеся из-под опеки подростки, на языках, как в старые времена, плясал веселый огонь – все равно, о чем говорить, какие слова бросать в эту ненасытную топку, лишь бы не умолкать, не успокаиваться, не останавливаться, не вспоминать об усталости, не поворачивать в сторону теплого дома – успеется, потом, не сейчас, мы только разыгрались
