1.Если б мишки были пчёлами
Всю жизнь я мечтала слетать на Умарталык. Не то, чтобы мне не сиделось на Цетосе, но сами посудите: на всю планету – одна исследовательская станция. Температура на поверхности равномерная, летом – градусов двадцать, зимой – примерно минус двадцат три. Но там мало, что растёт, а о медоносах и пчелиных колониях и говорить не приходится. Цетос мне, в целом, нравится, если принять во внимание, что я никогда не была на других планетах. Здесь всё просто огромное, мы так и говорим «по-цетосиански», например, если кто-то печёт пирожок-на-один-укус, который и одной рукой не удержишь:
– Цетосианский пирог! – говорим мы, что немного странно, потому что на Цетосе все пироги – цетосианские, как на Нум-Торуме – только нумторумские. Но никакие пироги, даже со страусовой начинкой, не заманят меня на Нум-Торум, потому что барахтаться в ледяной каше, рискуя насмерть замёрзнуть в первые же пять минут – то ещё удовольствие. Другое дело – Умарталык. Когда мы с братом смотрим учебные фильмы оттуда, мама всегда выходит из комнаты, чтобы избежать неловких вопросов. Например: «Почему мы не живём в этом прекрасном саду?»
На Умарталыке – жёлтые, как мёд, поля сурепки, пасеки, похожие на маленькие деревянные рыцарские замки – это в сельских районах, и на огромные башни с искусственным интеллектом – в городах. Только вместо нейронов в них – пчёлы. Умарталык – место вечного лета и солнца, так мне кажется. Там есть облепиховый мёд, про который я услышала только раз, но уже надумала про него целую легенду. У древних панд тоже такая была, только про Сахарный Бамбук, мол, раз попробуешь – год есть не хочется. И летать можно. И видеть будущее. Вот так и с Облепиховым Мёдом: хочу попробовать, и всё тут.
Реки и озёра на Умарталыке имеют нормальный размер, не то, что у нас, и в них можно купаться, а лосось – настоящая рыба с мудрыми глазами, а не мороженые пласты цвета грустной моркови. А главное – там много медведей моего возраста, с которыми было бы интересно поговорить, поиграть в лапту, например. Или создать супердрон, и чтобы были споры, и крики, и бой на подушках… В общем, как-то так. Каждый раз, смотря фильм, я думаю не о химических реакциях, физических формулах, или планетарной географии, а мечтаю о том, как прокачусь на велосипеде по Долине Пионов. Или засяду за игровую консоль размером три на мять метров во Дворце Медознатцев, чтобы раскатать местного зазнайку в стрелялку «Берложь! Версия 2:0» Играли? Вот и я не играла, до нас её ещё не довезли, но я читала об этом в межпланетных новостях. Больше ничего не остаётся, кроме чтения. Не видать мне этой игры, как своих ушей.
И я понимаю, почему «Берложь!» никогда к нам не приедет – слишком далеко лететь до Цетоса, а на самой планете время растянуто как старая резинка. Когда мама говорит, что «подумает об этом завтра», впору пригорюниться: день на Цетосе длится 98 часов. Мы считаем время кормёжками, которые наступают раз в четыре часа. Вот и считайте: за один день мы перекусываем 24 (!) раза, и ещё некоторые засыпают с куском во рту – это сойдёт за половину обеда. А если папа обещает, что «погуляет с нами по поверхности в следующем году», тут все смеются – если день на планете длиною в 4 умарталыкских, то год – 9488 лет. Не знаю медведей с возрастом хотя бы в одну сотую цетосианского года. Так что обещание звучит как издёвка. Правда, папа, который, к слову, родом с Умарталыка, быстро исправляется – он всегда путает умарталыкский год и местный. По старой памяти. Папу я понимаю, но неприятный осадок остаётся. И правда: почему у нас всё не так? Цетос наверху красив по-своему: одно озеро Кумбар чего стоит, с глубиной в полторы тысячи километров и синей водой такого глубокого цвета, что она кажется почти чёрной. И горы, вершины которых теряются в облаках, и бескрайние пустоши…
