Комната выглядела заброшенной.
Темные деревянные панели тускло блестели потрескавшимся лаком, громоздкая кровать неловко застыла у дальней стены, а замотанная в тонкую кисею люстра свисала с потолка нелепым засушенным цветком. Все вещи казались ненужными, забытыми, мертвыми. Даже пейзаж на стене. Вроде и краски яркие, и выписан при помощи магии искусно, а иса – частички живого духа – в нем нет.
Я поставила на пол ведро и захлопнула за собой дверь. В голове до сих пор звучал испуганный шепот Грильды: – «Милорд возвращается!». Эта фраза с раннего утра гуляла по замку, передаваемая из уст в уста самыми разными голосами. Неизменным в этих голосах было только одно – страх. Все население Белвиля с ужасом ожидало возвращения хозяина. Граф Стобардский и Эрский, владелец Крона, Старкона и Брода, бывший командующий первой армией и один из самых сильных арнов империи возвращался домой. В наш Белвиль.
Я посмотрела на портрет графа, висящий на противоположной от окна стене, и невольно поежилась. Вот уж где иса было с избытком! Крупный мужчина в синей военной форме, словно живой, сумрачно глядел на меня из-под нахмуренных бровей, и от этого взгляда мурашки по коже бежали. Настоящий арн. Резкие, словно выточенные скульптором черты, сверкающие алым глаза, темные с синеватым отливом волосы. В нем было слишком много того дикого, первозданного, уходящего корнями в народные предания и жестокую веру предков, что отличало арнов от изнеженных аристократов Олдена.
Интересно, с чего вдруг графа потянуло на родину после стольких лет отсутствия? Зачем ему старый замок? Жил бы себе где-нибудь подальше, вот хоть в столице, в своем огромном особняке, или в Дубровице, в старом господском доме. А Белвиль… Древнее имение, затерявшееся в глубине Алмазных гор, было родовым леем семьи Крон, но сами арны тут почти не показывались. Если только перед свадьбой невест привозили, чтобы испросить благословение у духа рода.
Вот и нынешний владелец уже лет двадцать в свою вотчину не заглядывал. И лучше бы и еще столько же не появлялся. Старые слуги рассказывали, что нрав у хозяина крутой, да и как может быть иначе, если нутро звериное? «Как этим взглядом своим посмотрит, так душа до самого донышка заледенеет, – шамкал беззубым ртом Микош. – А если, не приведи Создательница, разгневается, так легче сразу в гроб лечь и крышкой прикрыться, все равно жизни не будет».
Хоть Микошка и казался выжившим из ума стариком, но я склонна была ему верить.
– Ты долго прохлаждаться будешь? – я так задумалась, что не заметила, как открылась дверь и в комнату протиснулась Салта. – Вот же сварново отродье! Чего глазюками лупаешь? Шевелись давай! Или ты думаешь, хозяин на лошадях от столицы добираться будет?
Старшая вытащила из-за пояса фартука засаленное полотенце и замахнулась, но я незаметно уклонилась, и вонючая тряпка шлепнулась на пол.
– Ах ты ж, лишманка!
Раздосадованная Салта открыла рот, и оттуда понесся такой поток ругательств, что неподготовленный человек вряд ли сумел бы их вынести. А я… а я ничего, привыкла уже. За последние пару лет и не такое слышать доводилось.
– Думаешь, коли безъязыкая, так тебе поблажки будут? – выдохшись, прошипела Салта. – И не надейся! Я тут лентяев не потерплю. Чтобы через час комната сияла, – старшая насупилась, отчего крупная красная родинка между ее бровями стала похожа на рог, буркнула еще что-то неразборчивое и вышла, громко хлопнув дверью.
Крепкое дубовое полотно испуганно крякнуло. Ну-ну… Попробовала бы она при хозяине так грохнуть.
Я усмехнулась, подоткнула подол и принялась за уборку. Протерла пыль, вымыла полы, вынесла во двор ковер и снятые с карнизов шторы, выбила их и вернула на место, перестелила белье и расставила вазы со свежими цветами. Да только вот лучше не стало. Как было все мертвым, так и осталось, и на душе оттого темно сделалось.
