Чвяк! Меч вошёл в плоть врага по рукоять. Брызнул фонтан крови. Сэр Гэллахед Озёрный с удивлением бросил взгляд вниз, туда, где его массивное тело заставило кирасу чуть приподняться, и обнажился кожаный подлатник внизу выпирающего живота.
– Проклятье! – выдохнул рыцарь.
Он бросил взгляд на противника, который уже всё понял и стоял, чуть откинувшись назад, тянулся рукой к забралу, а вторую, с круглым щитом с развесистой пальмой на золотистом фоне, отставил в сторону.
– Мерзкий иноземец, гореть тебе…
С этими словами Сэр Гэллахед упал на колени, наклонился вперёд и завалился на песок ристалища. Под его весом меч вошёл глубже, прошёл насквозь и показался сзади в районе…
Над моим ухом раздался недовольный голос матери:
– Опять строчишь свою ахинею? Сходи в лавку, выменяй пару банок на пару хвостов. Ты же хвастался, что помог Костяну с крысами? Ну вот, покажи ему это. Или, как всегда, присочинил?
Она взъерошила мою белёсую шевелюру. Я оторвался от тетради, наморщил нос картошкой и недовольно глянул на родительницу. Та усмехнулась, скривила чувственные губы под острым тонким носом. В серых глазах мелькнули искры веселья. На лоб упал каштановый локон, который мать смахнула правой рукой, а плачущего младенца переложила в левую.
– Так чего, будет сегодня ужин или чтением перебьёмся?
В голосе прозвучало столько иронии, сколько я ни разу не вставлял ни в прозу, ни в поэзию. А писать я любил, даже прозвище среди друзей получил Петька-сказочник. Иногда прозвище звучало чуть жёстче, вроде «Звездобола». Хотя и тут смягчаю, поскольку в первой части слова речь шла вовсе не о звёздах.
– Э-хе-хе, – протянул я. – Сейчас смотаюсь. Будет, будет чем закусить вечером. Однако же! Учитывая твои кулинарные таланты, могла бы обойтись.
– Ага, сварить кашу из твоей биты, как в сказке из топора. Иди уже!
Мать беззлобно рассмеялась. Моя рука потянулась к бите, замотанной чёрной изолентой, которая скрывала под собой разные сюрпризы для покрывших улицы Нюхачей.
В голове мелькнуло: «Ну вот, теперь срочно надо подтвердить, что… А то ловец из меня тот ещё. Костян не поверит, что все крысы убежали, потребует. А чем докажу? Охо-хо-юшки. Пойду загляну в пару подвалов. Может, там чего?»
Мысли скакали, как бешеные. Не улыбалось идти на улицу с угрозой бегать от слепых, но резвых и очень чутких Нюхачей. Я поэт, романтик. Я не силён в войнах за кусок хлеба в этом умирающем мире.
Мне бы вернуться в Старые Добрые Деньки, взять ноутбук, сесть за компьютер. На худой конец поднять со стола смарт – и погрузиться в мир фантазий. Соединять слова я умел лучше, чем воевать. Ну убейте за это!
Хотя… Горячусь, горячусь! Бросаться призывами, которые раньше ничего не значили, а сейчас… Да, после Бесславной Эпидемии слова, по крайней мере некоторые, потеряли старый смысл.
Теперь нельзя в лёгкую бросить: «прибью», «придушу» или там «даю руку на отсечение». Всегда имелся шанс, что поймут буквально и исполнят. Люди нынче не склонны к иносказаниям. Они по-своему все творческие, только им бы день пережить да ночь продержаться. И к Нюхачам на обед не попасться.
О, стишата наметились. Стоило бы записать. На память. Рука от биты снова потянулась к блокноту и огрызку карандаша: всегда есть про запас в кармане рубашки! Жест перехватила взглядом мать.
– Кхм!
Казалось, звук заполнил весь подвал. Осуждает, и в чём-то права. Отец ушёл на промыслы. А то он бы и следил за полнотой наших кладовых и насыщенностью желудков. В его отсутствие часть груза падала на мои плечи. Мужчина же!
А, к чёрту! Потом запишу мысль, если не забуду. А забуду – того она и стоила.
Я подхватил биту, накинул короткую кожаную куртку. Чёрная! В тени подворотен помогала скрываться от лишних глаз наряду с чёрными ботинками, в которые я заправлял тёмно-синие джинсы.