Если у меня и есть главное произведение жизни, так это еще не законченная семитомная сага о Роланде из Гилеада и его поисках Темной Башни – оси существования. В 1996-м или в 1997 году Ральф Вичинанца (временами агент и менеджер, ведущий мои дела, связанные с публикацией произведений за рубежом) спросил, нет ли у меня желания написать повесть о юности Роланда для большой антологии фэнтези, которую готовит Роберт Силверберг[1]. Я дал предварительное согласие. Однако ничего путного в голову не приходило. Я даже собирался отказаться от этой затеи, но однажды утром проснулся с мыслями о «Талисмане», о большом павильоне, в котором Джек Сойер впервые видит королеву Долин. В душе (там мне всегда думается лучше всего… наверное, он у меня ассоциируется с маткой) я начал представлять себе такой же павильон, со стенами в лохмотьях… в нем женщин. Призраков. Может, вампиров. Смиренных сестер. Построить сюжет, основываясь на этом центральном образе, оказалось не так-то просто. Впрочем, возможности были: Силверберг просил повести, а не рассказы, было где развернуться, но все равно пришлось поломать голову. События, имеющие отношение к Роланду, требовали много слов, тянули на эпос. Повесть эта хороша тем, что можно не знать содержания четырех уже опубликованных романов о Темной Башне, чтобы насладиться ею. А для поклонников саги скажу, что «Темная Башня-5» уже закончена, все девятьсот страниц. Она называется «Волки Каллы».
Полная Земля. Обезлюдевший город. Колокола. Мертвый юноша. Перевернутый фургон. Зеленые человечки
Этот день на Полную Землю, когда Роланд подъехал к воротам маленького городка в Заброшенных горах, выдался таким жарким, что, казалось, высасывал воздух из легких до того, как тело успевало использовать его. Роланд путешествовал один, верхом, хотя с тем же успехом мог идти на своих двоих. Всю последнюю неделю он безуспешно пытался найти ветеринара, но теперь уже смирился с мыслью о том, что теперь пользы от лошадиного доктора не будет, даже если таковой и обретался в лежащем перед ним городке. Чалый жеребец-двухлетка Роланда доживал последние часы.
Распахнутые ворота – в цветах, оставшихся после какого-то праздника – приглашали пожаловать в город, но царившая за ними тишина навевала тревожные мысли. Стрелок не слышал ни всхрапывания лошадей, ни скрипа колес фургонов, ни криков торговцев, расхваливающих свой товар на ярмарочной площади. До него доносились лишь монотонное стрекотание сверчков (или каких-то других насекомых, потому что сверчки стрекотали чуть в иной тональности), какое-то странное постукивание, вроде бы чем-то деревянным, да перезвон маленьких колоколов.
Да и цветы в гирляндах, которыми горожане оплели стойки ворот, давно уже засохли.
Топси дважды громко чихнул, и его повело в сторону. Роланд тут же спешился, заботясь как о лошади, так и о себе: не хотелось ему остаться на земле со сломанной ногой, если жеребец выберет этот самый момент для того, чтобы закончить свой жизненный путь и сойти с тропы в пустошь.
В запыленных сапогах, вылинявших джинсах, стрелок стоял рядом с жеребцом, поглаживая его шею да изредка отвлекаясь, чтобы отогнать мух от слезящихся глаз Топси: пусть откладывают свои яйца и выводят личинок после смерти жеребца, но никак не раньше.
Роланд гладил шею жеребца и вслушивался в далекий перезвон колоколов и странное деревянное постукивание. А вскоре перестал озираться по сторонам и пригляделся к распахнутым воротам.
Крест над ними вроде бы чуть отличался от тех, к которым он привык, но в принципе такие же ворота встречали его в любом маленьком городке, а за последние десять месяцев он побывал во многих. Другие ворота, не столь внушительные, стояли и на выезде из каждого городка. Ворота предназначались не для того, чтобы не пускать в город незваных гостей. Стояли они между стен из розового песчаника, но стены эти обрывались в двадцати футах от дороги. Запри ворота, повесь на них тяжелые замки, но все эти усилия могли лишь удлинить путь незваного гостя на несколько десятков футов.
