Возникший откуда-то сверху пучок яркого света ослепил его. Инстинктивно прикрыв веки, чтобы не было больно глазам, Марат, как сквозь туман, с трудом различил что-то большое и темное, надвигающееся прямо на него. В пароксизме страха он успел заметить, что у этого «большого и темного» два огромных бело-золотых глаза – яркие, горящие, словно галогеновые фары автомобиля…
Наваждение какое-то, – подумал было Марат. И тут же почувствовал, как руки и ноги его сковывает ледяной ужас. Нет… Не ужас, а почти инфернальное чувство, целиком захватившее душу и не дающее опомниться ни на секунду, сообразить, что происходит…
Почти теряя от страха сознание, Марат вдруг понял, что двинуться с места он не может, поскольку почти по подбородок закопан в землю. На поверхности осталась лишь голова, беспомощно подрагивающая от нервного шока. Вокруг – темнота. А откуда-то издали, будто сквозь густой туман, нарастает сатанинский, раскатистый хохот.
– Помогите! – попытался было крикнуть Марат, но его легкие, парализованные страхом, отказались повиноваться хозяину, и вместо крика на выходе из горла застрял лишь какой-то противный клекот.
Зловещий смех тем временем приближался. Он становился все явственнее и от того казался еще ужаснее. Чудовище, сверкая огромными галогеновыми очами, медленно, но неотвратимо надвигалось. Вот оно уже почти в нескольких метрах от головы Марата.
– Мама-а-а-а! – наконец издал душераздирающий, отчаянный вопль Марат, и… неожиданно для себя проснулся.
* * *
Ворочаясь во влажных от пота шелковых простынях и тихонько постанывая от режущей боли в пояснице, Марат Аркадьевич Заволжский, известный писатель-романист, сел на постели и, утирая рукавом шелковой полосатой пижамы невольные слезы, жалостливо всхлипнул.
Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело выпрыгнуть оттуда и поскакать по дубовому паркету, которым был выложен пол в спальне.
Несколько минут Марат Аркадьевич проделывал некоторые специальные дыхательные упражнения; это немного успокоило его.
Пронзительно-яркие, лучи предзакатного солнца (видимо, и послужившие причиной ужасного сна), струились сквозь тончайшее кружево тюлевых занавесок и постепенно рассеивали морок приснившегося ему только что кошмара.
Марат Аркадьевич попытался отвлечься от грустных мыслей, которые помимо его воли продолжали сумбурно врываться в подсознание. Чтобы как-то развеяться, он стал вспоминать недавнюю встречу с внуком, о существовании которого еще вчера даже и предположить не мог.
Надо же! Как может интересно повернуть судьба! Кто бы мог подумать! Такая неожиданная радость! У него, оказывается, есть взрослый внук! Да к тому же внук оказался таким милым молодым человеком, немного стеснительным, хорошо воспитанным. Показал все документы, справки, хотя Марат, едва увидев его, сразу же узнал себя в молодости и уже не нуждался ни в каких официальных бумагах…
Да-а… Теперь слово «семья» начинает приобретать какой-то новый смысл для Марата… Более радостный…
Писатель со счастливой улыбкой свесил ноги с постели, пытаясь попасть ими в шлепанцы, как вдруг на лицо его набежало облачко. Он задумался. Надо будет обязательно еще раз переписать завещание. Обязательно. А Аллочке он все объяснит… Она такая умница. Она поймет… Она так будет рада за него, Марата! Ведь семья – это главное, что может и должно быть у человека единственным, неповторимым и монолитным, не подверженным разного рода ржавчинкам и разрушениям. Кому, как не Аллочке, это знать…
Семья…Заволжский вновь загрустил и, все еще тяжело и неровно дыша, опустошенным взором стал разглядывать стену напротив кровати.
