Храм Согласия, вероятно, возвышался на одном из холмов Карфагена, рядом с Храмом Эшмуна. Мы только начинаем постигать феномен Карфагена, чьи республиканские институты, экономические концепции и желание мира кажутся сегодня поразительно современными.
Мадлен Ур-Мьедан, главный хранитель музеев Франции[1]
I
Третий год искал мсье Пиккар на земле древнего Карфагена Храм Согласия и пока не находил никакой зацепки. Его помощники Али и Махмуд из мальчиков превратились в закаленных работой юношей и сильно поднаторели в практической археологии. Мсье Пиккар обещал своим подручным: если они все-таки найдут заветный храм, он оплатит расходы Али и Махмуда по их будущей женитьбе. Ребята старались, было за что, но удача пока не улыбалась им. В последние годы, как и в прежние времена, тонны камня, кирпича, расколотых мраморных и гранитных плит перенянчил в своих могучих руках мсье Пиккар.
Сразу после известия о замужестве Марии мсье уехал на месяц во Францию, а когда вернулся, был, как и прежде, целеустремлен, бодр духом и крепок телом, только черты лица его стали жестче, а в светлых глазах чуть поубавилось света. Мсье Пиккар стоически перенес ошеломившее его скоропалительное замужество Марии, нашел в себе силы не встать в позу обиженного. При невольных встречах со своей желанной несостоявшейся женой мсье всякий раз подчеркнуто вежливо раскланивался и без видимого напряжения поддерживал общеспасительные в таких случаях разговоры о погоде и мировых новостях, которых, к сожалению, было предостаточно – Вторая мировая война день ото дня набирала силу.
Третий год жили Мария и Антуан вместе и не спали в одной постели лишь тогда, когда Антуан улетал в командировки. В такие ночи Мария бережно обнимала его подушку и иногда нашептывала в нее что-нибудь нежное. В отсутствие Антуана она никогда не меняла постельное белье, даже если мужа не было дома целую неделю, а то и две – на больший срок они пока еще не расставались. То чувство свободы и радости обладания жизнью, которое она испытывала каждодневно рядом с Антуаном, могло сравниться только с ощущениями ее детских лет.
У него было тонкое чувство юмора, а душевная щедрость позволяла ему радоваться чужим шуткам гораздо больше, чем своим. Ни один день не обходился без смеха, делавшего их жизнь легкой, окрыленной. Они никогда не обнимались на людях, но любили как бы нечаянно соприкасаться, потому что были всегда желанны друг другу.
– Как хорошо, что мы с тобой не встретились лет двадцать назад, а то бы так и не вылезали из постели, – смеясь, часто говорил Антуан, – и ты бы не окончила никакие университеты, и я бы не летал в небе, а сидел на земле приклеенный к твоей юбке. И шатались бы мы, как тени, или нас давно бы унесло ветром. Мы слишком подходим друг другу…
Мария вставала за час до мужа, и его всегда ждал отличный завтрак и ухоженная, улыбающаяся жена. Это давало обоим заряд бодрости на весь день, чувство уверенности в себе, прочного тыла и своей необходимости в подлунном мире.
Сама себе удивляясь, Мария ухитрялась быть покладистой и даже покорной, чем обезоруживала малейшее недовольство Антуана и влюбляла его в себя все больше. Сначала он говорил: «Мари, я люблю тебя, как небо в полете», а как-то недавно сказал: «Мари, я старею, кажется, я люблю тебя больше неба».
Он горько переживал позорный разгром Франции, считал, что это противоречит подлинному положению вещей и могло случиться лишь в силу особого рода куриной слепоты французских стратегов той поры[2]. Он не понимал также маршала Петена, взявшего власть после разгрома и пошедшего на переговоры с Германией, организацию правительства Виши и на раздел Франции на оккупированную и демилитаризованную зоны.
