Предыдущие десять дней, которые потрясли мир, были списаны американцем Джоном Ридом ещё с российских событий февральской революции семнадцатого года.
Следующие десять дней, потрясших наш городок, да и весь Советский Союз, произошли на сорок шесть лет позднее. И принесло их телевидение.
В Сокирянах стоял снежный морозный март шестьдесят третьего. Только ручей у небольшого старого деревянного моста, который встречался мне по дороге в школу, никогда не замерзал.
Даже в самые лютые морозы над ним постоянно клубился пар и витали разные специфические запахи. Туда впадали тёплые стоки от единственной бани, которая пользовалась у публики неизменным успехом. Наверное потому, что в нашем небольшом местечке, она была единственной.
Посещать я ее не любил. Большое скопище голых мужиков с болтавшимися причиндалами самых разных форм и размеров, в глазах маленького ребёнка смотрелось совсем негармонично.
А порой, просто ужасало. Небольшое разнообразие вносили посетители с многочисленными татуировками. Чего там только не было. От банальных « Не забуду мать родную» и « Прости Валя» до « Белка и Стрелка в космосе»
Запомнился мужик, у которого при движении ягодиц, кошка гонялась за мышкой. Мышка все норовила спрятаться в норку.
У следующего экзотического экземпляра, при ходьбе, позади, как-бы двигалась совковая лопата, которая забрасывала уголек туда же, прямо в топку.
Однако живописные тату, большинство из которых изображали Ленина и Сталина, не смогли сдобрить душную банную атмосферу. Особенно, когда меня, без всяческого предупреждения, попытались подольше задержать в горячем аду парилки.
С тех пор бани не люблю. Импринтинг.
В огромном, как мне тогда показалось, актовом зале школы, по вечерам, становилось совсем темно. Чтобы хоть как-то различать изображение, весь свет специально выключали. Только слева, у самой стены, светилось, пульсируя, небольшое пятно.
Вокруг первого в Сокирянах телевизора, тогда собрались несколько десятков посвященных. Женщин и девчонок там не было. Им, конечно же, было не понять того, что происходило на экране и у нас на душе. Ведь, вдруг, все наши хоккеисты стали легендарными. Почти как космонавты. Девять лет подряд, с той поры, они добились первенства на всей планете.
Стоял март. С седьмого по семнадцатое, почти каждый день, мы оставались по вечерам, чтобы смотреть первую в советской и нашей личной истории полную телетрансляцию хоккейных матчей чемпионата мира. Репортажи вели Ян Спарре и легендарный Николай Озеров.
Я не заглядывал в дома начальства и совсем не думал об этом. Конечно же, телевидение у них в домах и кабинетах появилось много раньше.
Однако для простых ребят, с их восхищенными папами, это был первый в жизни просмотр телевизора. Да ещё такого события как чемпионат мира из шведского Стокгольма!
Да! Если телик попал даже в, казалось, затерянный мир маленьких Сокирян, значит вся огромная страна тогда собралась и впервые вместе наблюдала великие спортивные сражения.
Старшинов, Рагулин, Альметов, братья Майоровы, Александров и Якушев немедленно стали кумирами.
– Как Кузькин показал им Кузькину мать?, – восхищались мы легендарным защитником.
За четыре года до этого, Никита Хрущев обещал показать « мать Кузьмы», как удивительно перевёл эту фразу дипломированный переводчик американскому президенту Никсону
– А как Рагулин остановил Тумбу Юхансона?
– А Старшинов как чеха Дзуриллу обвёл?
На улицах из первых попавшихся досок лихорадочно сколачивали жалкое подобие клюшек. Зачастую, это была доска из забора с поперечиной из старого ящика. Роль шайбы выполняла баночка из-под сапожного крема, заполненная глиной. Но от этого хоккейные баталии на всевозможных пятачках, дворах и площадках не становились менее ожесточенными.
