Весна в степях выдалась на редкость горячей. Полуденное солнце способно было прожечь дыру даже в самом привычном к этой жаре кохтэ (*так называют свой народ степняки), поэтому мало кто осмеливался покинуть свой шатёр днем. А на рассвете – ещё можно, и два молодых человека проснулись очень рано, чтобы успеть и воды принести с ручья, и прогуляться, и просто – вдоволь поваляться на траве, чем они и занимались.
– Ингвар, ты баран!
– Согласен.
Рыжеволосый юноша мечтательно прикусил травинку, щурясь. Он разглядывал облака на небе как невероятное чудо – с искренним восторгом и радостным удивлением. Его товарищ, крепкий смуглый парень в алой шёлковой рубашке даже задрал голову, чтобы поглядеть: что там такого в этом небе? Птицы ли странные летят, а может, близится долгожданный дождь? Но небо было совершенно обычным, и облака тоже были обычные – словно нанесённые крупными мазками на голубое полотно.
– Женщины – они ведь для чего нужны? – упрямо продолжал краснорубашечный, ероша короткие черные волосы. – Для удовольствий!
– А я думал, для любви, – мягко и слегка укоризненно заметил тот, кого назвали Ингваром.
– Так я о том же! Любовь – она знаешь, какая сладкая? Ох, ко мне в шатёр ночью приходила Джайя, до чего ж нежная у неё кожа! А грудь знаешь какая?
– Мне плевать, – коротко ответил Ингвар, переворачиваясь, наконец, на живот. – Сам ведь знаешь, для меня существует только Ситара.
– Врешь ты все. Прекрасно для тебя другие существуют. На реке кто вместе со мной в камыше прятался, когда наши стирали? И не говори, что не понравилось. И Ситару свою драгоценную ты бы с удовольствием зава…
– Асахан! – голос рыжеволосого вдруг взвился как птица. Ингвар ясно давал понять: не позволит даже слова лишнего в пользу любимой.
– Я и говорю: баран! – не унимался приятель, нисколько не испугавшийся. – Бабам это нравится не меньше, чем нам. Иначе б сами не приходили. Нет, конечно, доставить удовольствие женщине – тоже нужно уметь, но на самом деле ничего…
– Асахан!
– Ну что Асахан, Асахан? Скажи ещё, что не хочешь свою дарханийку. Не мечтаешь о ней ночами? Тогда ты просто евнух!
– И хочу, и мечтаю, – сдался Ингвар. – Но не это важно, ты пойми. Я ее просто… люблю.
– Ай, ладно, – Асахан широко зевнул и прикрыл глаза. – Ты больной, но, к счастью, не заразный. Любишь и славно. Вот только дархан ее тебе не отдаст, верно? Что делать будем?
– Украду, – совершенно спокойно и ровно произнёс юноша.
Асахан сел рывком, с изумлением уставившись на друга.
– Без меня? – с искренним возмущением воскликнул он. – Снова?
Ингвар хмыкнул, косясь на яркое солнце.
– Жарко, как в пламени костра, – заявил он, – пора возвращаться.
– Нет, погоди! Ты собрался опять в Дарханай – и без меня?
Рыжеволосый только плечами пожал, подхватывая наполненные водой меха. Обсуждать что-то было рано. Да и корабли его родича давно уж уплыли. Сначала нужно было посоветоваться с отцом, а потом что-то предпринимать.
Асахан недобро посмотрел в спину друга, скривил губы, но больше ничего не сказал: знал, что бесполезно.
Юноши были меньше, чем друзьями, но больше, чем братьями. По меркам народа кохтэ они были очень близкими родственниками; Асахан – сын Великого Хана, Ингвар – первенец ханской сестры. Если бы они были рядом с младенчества, они бы срослись в единое дерево, до того они друг друга дополняли. Асахан – порывистый, скорый на слово и дело, смелый до безумия и верный до смерти. Ингвар – молчаливый и тихий, скрывающий от всех мысли свои и чувства, осторожный и очень глубокий. Каждое его слово как истина, как камень – упал и не поймаешь. Если Ингвар встал и пошёл, остановить его может не каждый.
Великий Хан Баяр очень быстро угадал, что два этих мальчишки идеально дополняют друг друга, и на всех тренировках ставил их в пару, силой заставляя если не дружить, то хотя бы учиться быть одним целым в бою. Не сразу, но Ингвар и Асахан друг друга поняли, взвесили и оценили. Настоящими друзьями, такими, как их отцы, не стали. Асахан по-прежнему считал Ингвара выскочкой и неженкой, а Ингвар высмеивал неразумность и порывистость старшего приятеля. Но каждый без колебания доверил бы свою жизнь другому, это само собой разумелось.
