– Во сколько в субботу? – спросила я.
– М-м-м-м… Секунду… – отозвался Артем и начал что-то быстро печатать в телефоне.
Я скривилась от холодной боли в сердце. Потому что точно знала, что он ответит.
Так и есть:
– Прости, котеночек, наверное, не смогу. Бабушка запрягла обои поклеить в маленькой комнате. Там надо диван передвинуть, окна потом помыть. Ну, ты же знаешь мою бабушку.
И он посмотрел на меня светлыми честными глазами.
Бабушку я знала. Благодаря ей у нас и начался роман: прошлым летом ее положили на две недели в больницу, а ключи от квартиры вручили внуку, чтобы поливал цветы и кормил кошку. Свободная квартира для молодого человека в двадцать лет означает, разумеется, две недели абсолютного кутежа и разврата.
Кутежом была пьянка с бывшими одноклассниками в ближайшем лесу, а развратом он назначил меня, попавшую на ту пьянку совершенно случайно.
В тот вечер мы с моей лучшей подругой Инночкой шли к ней домой, планируя заказать пиццу и погрузиться в сериальный марафон на все выходные. Решили срезать дорогу и прогуляться по парку, благо ночь была теплой, и неожиданно встретили ее старого знакомого с курсов английского. Он-то и зазвал нас присоединиться к кутежу. Пиво у ребят было, костер был, отличное настроение, пруд для ночного купания, музыка из переносных колонок – все было. Кроме девушек.
А с нами – были и девушки.
На Артема я запала сразу. Он был такой красивый – просто моя мечта!
С непослушными вихрами темных волос, мощными бицепсами, рвущими рукава футболки, кривой улыбочкой и белым шрамом, рассекающим левую бровь.
Это потом я узнала, что бунтарскую прическу ему делает стилист в элитном салоне, рукава он специально надрезает при покупке футболок, а шрам с детства – ударился о край шкафа в два года.
Но в ту ночь я видела только, как играют отблески костра на его идеально вылепленном торсе, покрытом капельками пота – он скинул футболку, чтобы доказать, что может подтянуться на ветке дерева над нами не меньше двадцати раз. Подтянулся двадцать пять, а его противник – всего пятнадцать. А потом они подхватили нас с Инночкой на руки и бросились бежать наперегонки вокруг пруда. Я обнимала его за шею, зажмурившись от ужаса и слушала ровное мерное дыхание.
Артем, конечно, победил. Дотащил меня обратно до костра, собрался вернуть на постеленное в траве покрывало, но вдруг передумал и направился прямо к воде. Зашел почти по пояс в пруд и посмотрел на меня с этой своей кривой улыбочкой:
– Поцелуй или искупаешься.
– Ты что! – возмутилась я. – Я же промокну! И телефон утоплю!
– Не мои проблемы, – заржал он. – Ну, решай. А то у меня руки уже устали.
И в доказательство его слов, горячие, твердые как камень плечи, за которые я судорожно цеплялась, вдруг задрожали от напряжения, хотя во время пробежки казались совершенно надежными.
– Поцелуй! – завопила я, когда он сделал вид, что сейчас разожмет руки.
Странно, но во время поцелуя мышцы у него уже не дрожали. Но едва его горячие твердые губы оторвались от моих, он фыркнул и окунулся в воду по шею. Вместе со мной.
– Дурак! Телефон! – я оттолкнула его и попыталась выбраться на берег, увязая в илистом дне.
Артем легко обогнал меня, помог выбраться на заросший травой обрыв и поцокал языком, глядя на то, как я пытаюсь вытереть телефон промокшей насквозь футболкой.
– Поехали ко мне, – сказал он. – Такси возьмем, тут близко. Его надо срочно положить в рис, чтобы вода впиталась. И одежду твою высушить, а то простудишься. Мою, кстати, тоже.
Я посмотрела на его наглую рожу и почему-то согласилась. Мне было девятнадцать и ни разу в жизни на меня не обращал внимания такой обалденный парень. Моим уделом были скучные задроты и унылые ботаники – прыщавые дрыщи в маминых свитерах.