– Давай, давай, Яна, – восторженно хлопала в ладоши девочка.
Несколько человек, прогуливавшихся по парку, остановились и засмотрелись на женщину, которая прыгала со скакалкой перед сидящими на скамейке смеющейся девочкой и смущенным мужчиной и тоже поддерживали Шемеш:
– Молодец! Здорово!
Вошедшая в роль Яна, задыхаясь, в такт прыжкам, выдыхала:
– Ой-я-боль-ше-не-мо-гу-я-сей-час-у-па-ду! – а девочка смеялась ещё звонче и подбадривала:
– Можешь, можешь! Молодец!
Мужчина, слишком серьёзный для такого зрелища, смущённо пробормотал:
– Да ладно, хватит уже.
Когда женщина, наконец, остановилась в изнеможении, среди людей, наблюдавших за этой сценой, раздались аплодисменты. Шемеш в восхищении обняла Яну, и кто-то из зрителей сказал:
– Какая весёлая у тебя мама!
Но Яна не была мамой Шемеш, она была подругой её папы. Впрочем, не удивительно, что их приняли за маму и дочь. При беглом взгляде они были похожи: обе маленького росточка, обе пухленькие, жизнерадостные, только у девочки были медно-рыжие волнистые и тяжелые волосы до плеч и зелёные глаза, а у женщины курчавые иссиня-чёрные волосы были коротко подстрижены и глаза были синие.
Когда Яна присела на скамейку, а Шемеш, воодушевленная её примером, отошла прыгать со скакалкой чуть подальше, Дима вполголоса сказал:
– Несерьёзно как-то. Взрослая женщина всё-таки. Люди смеялись. Стыдно.
– Стыдно? – опешила Яна от неожиданной реакции, – но, во-первых, твой ребенок смеялся и это должно волновать тебя больше, чем мнение окружающих, а во-вторых, окружающие не смеялись, а восхищались.
– Это было неуместно, – настаивал Дима, – ты уже вышла из этого возраста.
– Спасибо, что напомнил, а то благодаря твоей дочке я скинула лет двадцать, – ответила Яна, уже начиная понимать, что этому сухарю ничего не докажешь.
– Я же не сказал, что ты старуха. Я имел в виду, что…
– Хватит, Дима, не усугубляй. Я помню, сколько мне лет и знаю, как должна вести себя приличная в твоем понимании женщина, но если мне ещё представится случай почувствовать себя так, как я чувствовала себя 10 минут назад, я это повторю. Особенно, если это рассмешит Шемеш.
– Яна, Яна, смотги, у меня получается!
Женщина с удовольствием и облегчением встала со скамейки и подошла к разгоряченной девочке.
– Здо́рово, Рыжик! Сколько раз ты прыгнула?
– Двадцать!
– Ух ты! Умничка! Теперь надо медленно походить, резко останавливаться нельзя, и водички попить.
– А почему нельзя гезко останавливаться? Я бы сейчас на тгавке полежала.
– Ты видела, что происходит с людьми в автобусе, когда он резко останавливается?
– Они падают.
– Правильно. Когда-нибудь будешь учить по физике про силу инерции, тогда поймешь лучше. Разве на танцах вас не учили, что после тренировки надо медленно походить?
– Да, но я не знала, почему. Давай пгойдем кгуг по пагку.
– А папа не обидится? – спросила Яна и оглянулась на скамейку, где они оставили отца.
Она напрасно волновалась. Дима курил, задумчиво глядя совершенно в другую сторону. Уже не в первый раз обида кольнула Яну в сердце, как будто она действительно мама этой славной девчурки. Наряду с обидой, каждый раз, наталкиваясь на его отстраненность и ненужную, занудную строгость, она испытывала и недоумение. Ведь Шемеш была поздним и долгожданным ребенком, ей было всего 8 лет. Он говорил о ней часами. Первое время почти всё их общение состояло из рассказов Димы о дочке. Надо отдать должное, что хоть он и заливался, как соловей, но никогда не забывал спросить у Яны, была ли у неё подобная ситуация с её дочерью и как Яна себя в ней вела. Дима беспрерывно сравнивал с Яной свою бывшую жену не в пользу того, как она воспитывала Шемеш. Яна при этом испытывала смешанные чувства. С одной стороны, похвала всегда льстит, но то, что он обсуждает с ней мать своей дочери, было неприятно и вызывало внутренний протест.
