«…Я пытаюсь. Я честно пытаюсь забыть.
Полгода я живу в этой тупой, гулкой пустоте. Полгода.
С тех пор, как она бросила меня.
– Нет милый, нет. Это решено. Нам надо наконец расстаться, – сказала она тогда. И это был приговор.
До сих пор помню этот вечер до мельчайших подробностей. Она сидела на моем диване, бледная, очень уставшая, с опущенными плечами. Под тонкой кожей виска билась голубая жилка. Такая знакомая. Я мог смотреть на эту пульсирующую жилку часами и в те редкие минуты, когда она мне это позволяла, ласково касаться губами ее виска.
– Нам надо расстаться, милый мой! Мы только мучаем друг друга. Пойми меня, пожалуйста. Постарайся понять.
Я опустился на пол возле нее и положил голову ей на колени. Родная рука неспешно ерошила мне волосы. Это была прощальная ласка. Она говорила еще что-то, негромко, почти неслышно, как будто баюкала. А я вздыхал ее запах, прижимался лицом к коленям, вжимался в них, словно пытался отпечатать, оттиснуть себя на ее теле.
И плакал. Я рыдал так, как в последний раз рыдал очень давно. В детстве.
Потом она ушла.
…Полгода вокруг меня ничего не происходит. Совсем ничего. Иногда только мне кажется, что я снова оживаю – в те редкие ночные часы, когда она снова приходит ко мне, стоит на пороге спальни.
Я вижу ее так ясно.
Я приподнимаюсь на кровати. На этой кровати рядом со мной лежит другое тело – ненужное, отталкивающее, чужое тело моей жены. Оно храпит, высвистывает носом рулады, тяжело стонет во сне. Я с гадливостью смотрю на это влажное от пота лицо с налипшими на него волосами, этот рот, который бормочет что-то, донося до меня несвежее со сна дыхание женщины, давно и глубоко мне отвратительной.
Я приподнимаюсь на кровати. И смотрю не на жену, а на Нее.
Теперь мы одни, потому что я знаю, что жена не увидит Ее, даже если проснется, – и мы можем поговорить.
– Почему ты бросила меня? – спрашиваю я. – Разве тебе было плохо со мной?
Она молчит. Смотрит на меня. В любимых глазах – грусть.
– Неужели тебе было так плохо со мной?
– Я не хотела, чтобы ты был одинок.
– Мне плохо без тебя.
– Нет-нет… Все пройдет. Все будет хорошо.
– Не уходи…
Но она уходит. Уходит легко, так же легко, как ее дыхание, – даже штора, перекрывающая вход в супружескую спальню, не шелохнется.
И возвращается темнота. Тоска. Духота и шепот ночи. И невнятное бормотание женщины, которая ворочается рядом…»
«…Предчувствовал ли я что-нибудь, когда проснулся в тот день в смурном настроении, или просто не выспался – сейчас уже не скажешь. Ясно, что последующие события накладывают на воспоминания свой отпечаток, вот и начинаешь придумывать: «В то утро я сразу понял, что что-то не так», «первая же увиденная женщина посмотрела на меня как-то странно», и так далее. А на самом деле все это ерунда.
Я уже давно каждое утро понимаю, что что-то не так – и с миром вообще, и со мной в частности. А в том, что женщины смотрят на меня странно, – и вовсе ничего удивительного. Удивительно то, что они еще не крестятся при этом и не тычут в меня пальцем с загнутым багровым маникюром:
– Вот он! Вот источник наших бед!
Я всем что-то должен. Не оправдал надежд. И стало быть, во всем виноват.
Раньше я только смутно об этом догадывался, а сейчас уверен на двести пятьдесят шесть процентов, а потому и не расстраиваюсь особо.
Словом, то, что тогда я проснулся в смурном настроении и женщина посмотрела на меня как-то странно, никак не натолкнуло меня на мысль о будущих неприятностях. Смурное настроение объяснялось обычной алкогольной абстиненцией, а то, что женщина смотрела на меня привычно осуждающе – так просто она умела это делать лучше, чем я.
Я рывком поставил свой корпус вертикально. Ну, просто сел.
