ГЛАВА 1
- Кара!!! Вставай немедленно!
Дверь чулана, служившего мне
спальней, распахнулась, и на пороге появилась Далана, которая и
издавала эти ужасные громкие вопли.
- Что вы так кричите? – простонала
я, с трудом раскрыв заспанные глаза.
Женщина с чувством выругалась на
своем родном тувинском языке, и бросив в меня моими же штанами,
висящими на ручке двери, уже на чистейшем русском гаркнула:
- Ты совсем уже ошалела?! Восемь
утра, а она дрыхнет как сурок! Забыла кто сегодня приезжает?!
Я села, и встряхнула головой,
пытаясь удержать сознание, стремительно уплывающее обратно в
объятия морфея. Разглядев сквозь один прищуренный глаз свою
опекуншу, разодетую в самое лучшее платье, након
ец вспомнила:
- Мажоры! Черт, совсем из головы
вылетело!
Стремительно подскочив с постели,
стала натягивать на себя одежду под неодобрительное цоканье тетки
Даланы.
- Ай-яй-яй! Не мажоры, а сыны очень
многоуважаемых господ!
На это замечание я лишь тихо
фыркнула, и под гневное бормотание подгоняющей меня тетки, вылетела
из комнатушки, по пути получив звонкую оплеуху.
Потирая покрасневшее правое ухо,
которому почему-то вечно доставалось от Даланы, я быстренько
умылась, и побежала готовить дом для высокопоставленных гостей.
Времени до их приезда остается совсем мало, так что про завтрак
лучше даже не заикаться, а то тетка совсем озвереет.
Далана уже семь лет является моим
официальным опекуном.
Как так получилось?
Она нашла меня едва живой в зимнем
лесу, неподалеку от своей туристической базы. Когда женщина подошла
ближе, то увидела, что вся правая сторона тела, найденного ею
ребенка, оказалась полностью сожжена. Она позвала кого-то на
помощь, и забрала меня на свою базу, потому как дороги перемело, и
до ближайшей больницы было километров двести. В такой снегопад
никто не рискнул бы сунуться на тракт.
При помощи мазей, выданных местными
травниками и последующей пересадки некоторых участков кожи, меня,
конечно, вылечили, но вот безобразный ожог, изуродовавший половину
тела, остался со мной навсегда… И никто не знает, как он мне
достался. В том числе и я.
Дело в том, что я не помню себя до
десяти лет. Вообще… Ни имени, ни родителей. Первое мое воспоминание
– это боль от ожога, и запах горелой кожи, смешавшийся с ароматом
заиндевелой сосновой хвои, на которой я лежала. Ну и лицо Даланы,
склонившейся надо мной.
С того самого дня я и живу на ее
турбазе. Не знаю, почему Далана решила меня удочерить, скорее всего
ради бесплатной рабочей силы, но все равно я ей за это благодарна.
Неизвестно, что ожидало бы изуродованного ребенка в детском
доме…
Моих родителей искали ровно год. Но,
к сожалению, так и не нашли. Сотрудники полиции и психологи не раз
пытались заставить меня вспомнить хоть что-то, но все было без
толку. Моя память до десяти лет была как чистый лист. Я даже имени
своего не знала, а Карой меня назвала тетка Далана, которая все
время твердила, что я божья кара, посланная на ее бедную
голову.
Не сказать, что жизнь в приемной
семье была совсем ужасной, но и легко мне тоже не было. Далана не
баловала родительской любовью, но исправно кормила, выделила чулан
на первом этаже, и даже отдавала вещи своих двух дочерей, которые
изнашивались или становились им малы.
Образования меня, к сожалению,
лишили. Ну как лишили, официально я проходила домашнее обучение, но
на деле… На деле вместо уроков я убирала комнаты отдыхающих, и
следила за порядком в доме самой Даланы. Меня научили лишь читать,
писать, да считать. Все остальное я пыталась узнать из редких книг,
которые появлялись у тетки дома, да от старой учительницы начальных
классов, работающей поваром в столовой турбазы.
Тяжелее всего было осознавать, что
на самом деле ты в этом мире совсем один, и никому не нужен…
Случись со мной что-нибудь - никто даже не заплачет. Лет до
тринадцати я каждую ночь, лежа на скрипучей раскладушке в чулане,
представляла, как приезжают родители, и забирают меня домой. Но
вскоре пришло осознание, что если бы мои родители действительно
были живы, то уже нашли бы свою дочь. В общем мечтать я разучилась
довольно рано…
