На сугробах кристально-холодных
Серо-желтые стебли стоят.
А крапивные листья поникшие
Под порывами ветра шуршат…
Старый дом позабыт, позаброшен
Затерялся в заросшем саду.
Снегом след на крыльце запорошен.
Стены стынут на зябком ветру.
Прохудилась вся крыша старая.
Дождь отчаянно капает вниз.
Перекрыто окно одеялами.
Обвалился оконный карниз.
Покосились стены усталые.
Бремя лет прижимает к земле.
Дом, вздыхая окон провалами,
Вспоминает о прежнем тепле.
Люди скрылись в квартирах удобных,
Бросив дом на холодном ветру.
И стоит он для них потерянный,
Одиноко и грустно ему…
Даже птицы, когда-то шумные,
Облетают его стороной.
И черемуха в блестках ягодных
Лишь кивает ему головой…
Дождь исхлестал улицу водяными нитями. Холодная вода противно заливалась за воротник. Под ногами хлюпало. В ботинках тоже. Егор торопливо шагал по улице, тоскливо оглядываясь.
Где-то тут должен быть родной дом, где он родился и вырос.
Огромное современное здание Лукойла, омытое дождем, горделиво стояло, презрительно посматривая на памятник основателю не то города, не то просто какого-то там завода.
Исторический центр города.
Одно это навевало определенные мысли. И далеко не самые приятные.
Егор миновал помпезное здание. Перед глазами открылась обычная деревенская улица. Это в центре-то города. Старые покосившиеся домики подслеповато следили за молодым человеком.
Дождь хлынул с новой силой. Впереди показались сырые от дождя ворота. Егор свернул с дороги. Ноги тут же поехали в расползающейся глине.
Скрипнула старая заржавевшая планка-запор. Нехотя отворилась высокая калитка. Мелькнул мимо ящик для писем, наполненный мятыми бумажками невостребованных посланий. Под ногами пузырились мутно-рыжие из-за глины лужи. Мокрые травинки печально поникли под дождевыми струями.
Проплыл мимо один нахохлившийся дом. Второй. В непроходимых зарослях появился третий. Узкая тропинка вела Егора мимо колючих репейников. Мелькнула за повалившимся реечным забором упавшая яблоня. Вишня, заплетенная лианами вьюнка, сиротливо выставляла напоказ редкие ягоды. Яркие кисти бузины сверкали в глубине заброшенного огородика. Резные листья крапивы угрожающе тянулись к Егору.
Молодой человек поспешно прошмыгнул к крыльцу под разросшейся огромной, выше двух этажей дома, ольхой.
На почерневшем склизком крыльце вызывающе торчала сломанная доска.
Осторожно, боясь оскользнуться, Егор поднялся по проседающим ступеням к двери. Висячий замок мокро поблескивал, пряча узкую скважину под ключ.
Звякнул проворачиваемый ключ.
Дверь с нежеланием подалась силе и отворилась.
Егор шагнул внутрь.
За порогом прямо на полу лежали многочисленные куски штукатурки. Молодой человек невольно взглянул на потолок. На глаза ему попалась обнажившаяся обрешетка.
– Да, уж, – только и сказал Егор, – даже проходить-то страшно.
На промокшей стене огромным пятном расползлась черная плесень. С потолка тонкой струйкой лилась вода. Егор невольно шагнул назад.
– Вдруг что на голову свалится.
– Не свалится, – раздался незнакомый скрипучий голос.– Проходи смело.
Егор испуганно огляделся.
– Кто здесь?
– Никого, – отозвался голос, – это только я…
– Кто ты?
– Ну, вот, – в скрипе неведомого голоса послышалась явная грусть, – меня уже не узнают…
– А должен?
– А ты как сам думаешь, если все детство провел под моим присмотром. Лазил по лестнице, когда еще и ходить особо не умел. Стучал молотком по доскам. Книги перелистывал, сидя на крыльце…
– Да, кто ты?
Дом вздрогнул, будто бы тяжело вздохнул.
– Я этот Дом, – наконец, проговорил скрипучий голос.
– Ты говоришь?
– Нужно же мне с кем-то поделиться. А то, видишь, во что я превратился. А когда-то… Я был молод и красив. Моложе остальных братьев. Первый хозяин меня для подселенцев построил.
